хитоне, как Афина, рождённая из головы Зевса, и говорит ему: «Вон!» — и показывает рукой направление своим указующим перстом. Филимонов остался в темноте… И зарыдал…
— Что с тобой? — Бабушка тряхнула его за плечо. — Что с тобой, детка?
— Что?! — Антон вскочил. В ушах его ещё звучал Надин голос: «Греки во время игр прекращали все войны, а ты внутри себя всё воюешь…»
— Да что ты?
— Греки… — сказал он. — Если бы они не придумали эти дурацкие игры, у меня сейчас было бы хорошее настроение.
— Какие греки? Господи, до чего довели ребёнка эти спортивные страсти!
Бабушка открыла окно — и вплыла Витина музыка. Она вплыла вместе с ветром, сама такая же ласковая, как ветер. Антон потёр лоб… Вздохнул… Жуткий какой сон… Хорошо, что он не в Древней Греции… Хорошо, что только приснилось…
А для кого играла Вита? Может, для всех, кто сейчас устал, кто перестал быть самим собой или стал самим собой… Вита играла долго, так долго, что её никто уже не слышал. Потому что все уже спали. Спали те, кто был убеждён, что в Олимпийских играх важно не только участвовать, но и побеждать. И спали те, кто был убеждён, что в Олимпийских играх важно не только побеждать, но и участвовать.