плачет и о чем? Чья душа скорбит, томится в этот прекрасный, благоухающий вечер, так мирно догорающий над землей?..

Давно уже душа нашего «счастливца» томилась недовольством, но никогда еще недовольство не давало ему так болезненно чувствовать себя. Он облокотился на подоконник и опустил голову на руки.

«Нет! — думал он: — То, чего я желал, что я считал счастьем, — просто какой-то призрак, — блестящий, правда, как те миражи, какие мне грезились в раскаленном воздухе пустыни, но совсем — не счастье. Для счастья мне недостает… недостает…»

И Ринальд мысленно запнулся. Чего же, в самом деле, еще недоставало и недостает ему?..

Выпадают в жизни такие минуты, когда потемки человеческой души вдруг освещаются, и чем ярче горит тот внутренний свет, тем яснее человек начинает чувствовать и сознавать то, что ранее постоянно ускользало от его внимания… Словно молния блеснула в душе Ринальда и рассеяла окутывавший ее мрак.

Да! Вот что!.. Человек может быть счастлив лишь тогда, когда все счастливы вокруг него, но человек один не может быть счастлив никогда!

Ринальд вдруг словно прозрел и, бледный, взволнованный, широко раскрытыми глазами смотрел на погасавший запад… Жалобный плач, доносимый до него легким вечерним ветерком, не даст ему наслаждаться даже этим прелестным вечером… Так и всегда! Вечные жалобы, слезы и стоны мольбы о помощи, доносившиеся до него отовсюду, отравляли ему покой, не давали ему быть счастливым. Вот откуда его недовольство, его скука и томленье…

— В таком случае, что ж мне в этом счастье? — с отчаянием прошептал Ринальд.

Воспоминания прошлого и то, что он теперь видит и слышит, доносящиеся до него вопли и стоны отравляют ему существование каждый час, каждый миг… В думах о своем личном благополучии он забыл о своих страдающих ближних, — он тогда думал только о себе, — о себе одном, только для себя он желал счастья, он даже боялся, чтобы его не заставили поделиться своим счастьем с кем-нибудь… Теперь он понял, что настоящее-то, истинное счастье и заключается именно в желании и возможности делиться им со всеми.

Теперь Ринальд не в состоянии помогать людям, умоляющим о помощи; и сознание бессилия мучит его тем больнее, тем ужаснее, что сам он пользуется полным благополучием, — всеми удобствами и радостями жизни. Теперь он знает, отчего душа его болит, несмотря на то, что все его желания исполнились… Теперь он чувствует, как тяжело, тяжело невыносимо жить только для одного себя. Он с изумительною ясностью теперь сознает, что несчастья окружающих лишают и его счастья, не дают пользоваться им.

— Счастливым быть я не могу… Нет, старуха! Не дала ты мне счастья!.. — прошептал Ринальд.

— Я исполнила все твои желанья! — раздался за ним в ту минуту знакомый, дрожащий голос. — Чего ж тебе еще надо, неблагодарный, беспокойный человек?

Ринальд быстро обернулся.

Старуха в своем грязном лохмотье стояла перед ним и, опираясь на клюку, с грустною, холодною улыбкой смотрела на него из-под своих косматых, седых бровей.

— Ну, старуха, легка на помине… Волшебница или ведьма, кто бы ты ни была, выслушай же меня теперь! — горячо заговорил Ринальд. — Правда, ты исполнила мои желанья, но я не сделался от того счастлив. Для счастья мало того, чего я пожелал… Для счастья нужно еще другое… нужно еще исполнение других желаний… Видишь: я ошибся…

— Ты ошибся? — промолвила старуха, с какою-то странною, загадочною улыбкой посмотрев на Ринальда. — Не ты один в этом ошибся… Весь ваш род людской так-то ошибается — ищет счастья не там, где его можно найти… Но теперь, дружок, поздно: сделанного уже не переделать! В третий и последний раз являюсь я тебе… Помни же: каждое твое желание, касающееся лично тебя, исполнится. И если ты пожелаешь снова превратиться в каменщика, — всегда можешь… Это — в твоей воле. Прощай!..

И старуха исчезла, словно слилась с вечернею темнотой, сгущавшеюся в комнате. Ринальд встал, сделал, как бы в забывчивости, два-три шага по комнате и остановился.

Ринальд был не дурной, не злой человек, но лишь заблуждавшийся, полагавший счастье в том, в чем полагали его почти все люди — до и после Ринальда. Но теперь, когда Ринальд разглядел воочию всю призрачность своего счастья, он не мог долее цепляться за него.

— Если я не могу быть один счастлив, то уж пусть лучше я буду несчастлив вместе со всеми — с теми! — с решимостью прошептал он, протягивая руку к окну и как бы указывая на смутно выступавшие в вечернем сумраке городские предместья. — Пусть лучше опять я буду Ринальдом-каменщиком… Знаю, что мне опять предстоит нужда, бедность, но я буду в состоянии хоть чем-нибудь помогать другим, на душе будет легче и, значит, я буду ближе к счастью там, чем здесь!..

Наутро Ринальд, проснувшись, увидал себя опять в своей жалкой, закоптелой лачуге.

Он вскочил с лавки, приоделся, бодро взвалил на плечи свой мешок с инструментами, взял в руки свой старый верный молоток и пошел искать работы…

Последние три прожитые им года казались ему теперь каким-то странным, сбивчивым сном…