кого обычно назначали деревенским старостой. Вольный человек, вдовец, он жил вместе с калекой дочерью, которая и вела хозяйство. Двое его сыновей обрабатывали принадлежащий ему небольшой участок земли и нередко нанимались работниками в поместье лорда.

Именно его дочь и принесла отряду коронера бульон и хлеб из муки грубого помола, который они ели, усевшись вокруг очага в центре земляного пола. В комнате совсем не было мебели, если не считать груды папоротника и соломы у стены, покрытой жесткими одеялами, служившими постелью для всего семейства.

– Я-то думал, что староста может позволить себе стол и пару стульев, – пробурчал Гвин, жадно слизывая последние капли супа с покоробленной деревянной миски.

Аэльфрик в очередной раз оставил их одних, якобы под предлогом проверить, как там лошади, а женщина скрылась под навесом, сооруженном с другой стороны дома, – эта часть дома служила ей и кухней, и маслобойней. Дойная корова была привязана в дальнем конце длинной комнаты, за загородкой из прутьев, которая отделяла жилую комнату от хлева, будучи, однако, не в состоянии оградить постояльцев от одуряющего запаха свежего навоза.

Деятельный ум сэра Джона был занят другими вещами, не имевшими никакого отношения к удобствам и комфорту.

– Эта жалкая деревушка расположена ближе всего к месту крушения, так что они волей-неволей участвуют в этом деле, – произнес он. – Томас, у тебя лучше всех получается выведывать тайны, так что отправляйся наружу, как только покончишь с этой коркой хлеба, и постарайся узнать хоть что-нибудь.

Маленький секретарь, польщенный верой его господина в шпионские возможности своего подчиненного, бросил в рот последние крошки и выскользнул за дверь. Его узкое личико и длинный нос подрагивали от возбуждения – еще бы, ему представилась возможность сделать что-то для своего коронера. Хотя двое других членов отряда обычно обращались с ним с нескрываемым презрением, он испытывал привязанность к сэру Джону, главным образом, оттого, что тот спас его от позора и нужды. Всего какие-то два месяца назад Томас де Пейн, младший сын захудалого рыцаря из Гэмпшира, служил в должности учителя-священника в кафедральном соборе Винчестера и имел небольшой приход по соседству, который и приносил ему средства к существованию. Но затем он был дискредитирован и изгнан из лона церкви по обвинению в домогательстве одной из своих юных прихожанок. Хотя бедняга и уверял, что девица намеренно ввела его в грех, его лишили духовного сана, дохода и жилья. Он влачил полуголодное, жалкое существование, перебиваясь тем, что составлял письма для купцов, пока Джон не взял его к себе секретарем. Пусть Томас был горбатым – следствие перенесенной в детстве чахотки – зато его живой ум и несомненная доблесть в обращении с письменным словом компенсировали недостатки его внешности.

После того как Томас ушел, увечная и хромая дочь старосты тихонько вошла к ним, неся в руках жбан домашнего эля собственного изготовления и простые глиняные кружки. Коронер и его стражник налили себе пива и уселись возле огня, который слабо тлел в вырытом в земляном полу углублении посередине комнаты. Единственный свет исходил от угольев, поскольку женщина задула фитиль, плававший в плошке, чтобы сберечь драгоценное подобие сальной свечки.

– Куда подевался наш приятель? – с подозрением спросил Гвин. – Что-то чертовски долго он проверяет нескольких лошадок.

– А я думаю, что он улаживает кое-какие делишки на побережье. – Черные брови коронера сошлись на переносице, когда он принялся размышлять о возможных неблаговидных поступках своих соотечественников.

– Я могу убедить его ответить на несколько вопросов, когда он вернется, – предложил гигант-корнуоллец, с угрозой показывая сжатый кулак. Он оставался с сэром Джоном в течение вот уже многих лет, исполняя обязанности стражника и телохранителя: Гвин был слишком незнатного происхождения, чтобы надеяться когда-либо стать эсквайром. Будучи рыбаком в деревушке Полруан на дальнем западе, у впадения в море реки Фауви, он успел принять участие в нескольких войнах в качестве наемника, пока Джон де Вулф не взял его к себе.

Де Вулф, не лишенный чувства юмора, покачал головой в ответ на предложение Гвина применить силу.

– Я просто приму его версию случившегося. А утром мы посмотрим сами, впрочем, они будут лгать и под присягой, если им это выгодно.

Когда некоторое, время спустя Аэльфрик, вернулся домой, коронер коротко приказал ему изложить всю историю в подробностях. Присев на корточки подле огня, староста плотнее запахнулся в поношенную овчину, чтобы уберечься от сквозняков, которые свистели сквозь щели плохо пригнанной двери и ставен.

– Вот уже три дня, как Господь наслал на нас этот ураган, – проворчал он, наливая себе в кружку пива, сваренного дочерью. – Позапрошлой ночью – это было воскресенье, мы ходили в тот день в церковь – ветер дул так, словно наступил конец света. А утром на берегу мы нашли обломки и тела.

– Сколько именно тел и кто их нашел! – требовательно спросил Джон.

– Три тела, лежавшие на верхней границе прилива среди обломков досок и остатков такелажа, среди скал Ливермеда. А первым их увидел Освальд, рыбак, который живет в хижине у самой кромки воды.

– Мне нужно поговорить с ним: если он первым обнаружил их, то должен был сообщить об этом немедленно.

Аэльфрик тупо взглянул на него, его отвисшая нижняя губа обнажила желтые гнилые зубы.

– А он так и сделал! Он сразу же пришел ко мне и рассказал, – возразил старый сакс.

– А ты передал его рассказ своему лорду или его дворецкому в поместье?

Согласно новому уложению, нежелание отдельных личностей или всей общины следовать букве закона каралось штрафом, и это подпитывало истощившуюся королевскую казну. Одним из таких нарушений считалось несоблюдение сложного набора правил в случае обнаружения мертвого тела и сохранения его в неприкосновенности до прибытия коронера, который должен был осмотреть труп и провести дознание.

– Но вы же здесь, коронер. Вас уведомили при первой возможности.

– Но только не благодаря тебе, староста! Нам пришлось положиться на законопослушность отшельника и Белых каноников. Это может обойтись тебе и твоей деревне в несколько марок.

Аэльфрик застонал:

– Мы здесь бедны – земля не родит богатого урожая в такой близости от соленой воды. И рыбная ловля совсем не такая обильная, как в Бриксхэме, на том берегу залива.

Джон оставил без внимания знакомые жалобы на бедность. В Англии все стали бедными с того дня, как Львиное Сердце выжал их досуха для организации Крестового похода и затем