голодных и раздетых» жалкими ссылками на то, что «счастье есть труд».

Все это так; но где же здесь презрительное отношение Горького к интеллигенции и культуре? Неужели ренегат Тарас, изменивший идее ради соды, — неужели он может считаться представителем интеллигенции? Нет, в лице Тараса не интеллигенцию позорит М. Горький, а своего вечного, исконного врага, пренебрежение к которому проходит красной нитью через все его рассказы; к нему беспощадно жестоко относится наш автор, в его улучшение и развитие он не верит — и это, конечно, русский кулак-купец. Можно не преувеличивая сказать, что сам Горький смотрит на купца глазами Аристида Кувалды из «Бывших людей» (II, 174–176)^[32]. Купец Иуда Петунников — вот основной тип русского купца в изображении М. Горького, и нет в этом типе ни одной светлой черточки, ни одной симпатичной стороны. Купец жертвует десятки тысяч на общее благо (в «Мужике», Чечевицын) — автор сейчас же поясняет устами главного героя (Шебуева), что «замотался, подавился, старый волк! Смерть чувствует и — подло трусит… га-адина!»^[33].

Купец стремится к образованию, к знанию и свету — Горький сейчас же выставляет типы Петунникова-сына в «Бывших людях», Смолина в «Фоме Гордееве»; все это — «молоденькие паучки» (II, 196)^[34], еще более страшные темной массе, чем их непросвещенные отцы. Таков и Тарас Маякин. Ни знание, ни понимание передовых идей времени не могли заглушить в нем сословных вековых инстинктов — именно это указывает Горький устами старика-отца: «Вот — гляди! Вот — человек! Вот что такое Маякин! Его кипятили в семи щелоках, из него масло жали, а он — жив! И — богат! Понял? <…> Это значит — Маякин! <…> Я в кровь верю! В родовую кровь… в ней вся сила!..» (IV, 330)^[35].

В лице Тараса М. Горький унижает не интеллигента, не современную культуру — а общий тип современного русского купца, которого ненавидит за его гнет над тысячами бедных людей, за его самодовольную буржуазную сытость, за его силу, направленную к удовлетворению эгоистических потребностей.

Осталось сказать еще несколько слов о третьем представителе той категории типов Горького, в которой якобы выражается его отрицательное отношение к интеллигенции. Это — доктор из «Мужика». Но и здесь мы имеем дело со странным недоразумением. Чтобы не расплываться в доказательствах — приведем только описание этого доктора, данное Горьким:

«Доктор был человек солидный и ужасно любил порядок. Идя по тротуару и увидав камешек на нем, он непременно ловким ударом трости отшвыривал его из-под ноги на мостовую и всегда после этого так оглядывался вокруг себя, точно приглашал всех людей брать с него пример. Все вопросы он давно уже решил, и все в жизни было для него просто и ясно. Настроение у него было спокойное, внешность внушительная, речь уверенная <…> Так как при всех своих достоинствах доктор был еще и либеральный человек, то он считал своим долгом аккуратно посещать субботы Варвары Васильевны Любимовой» («Жизнь», 1900 г. № 3, Стр. 130)^[36].

И во всем дальнейшем рассказе к характеристике доктора не прибавляется ни единого штриха. Где же здесь отрицательное отношение Горького к интеллигенции? Неужели же ко всякому интеллигенту он должен относиться с благоговейным умилением, не имея права рисовать тип интеллигента тупого, самодовольного и ограниченного? Не с равным ли правом можно было бы заключить из вышеприведенной цитаты, что Горький отрицательно относится и к либерализму, так как он ядовито замечает, что «доктор при всех своих достоинствах был еще и либеральный человек»?

Мне кажется, что мы можем теперь смело и уверенно утверждать, что ни приват-доцент из «Вареньки Олесовой», ни Тарас Маякин, ни либеральный доктор из «Мужика» не могут служить примерами отрицательного отношения Горького к интеллигенции вообще. К некоторой определенной части этой интеллигенции отрицательное отношение Горького несомненно, — но что это за часть, пока еще не выяснили нам разобранные выше типы. К доценту Горький строг только как к слабовольному и неуравновешенному самцу; к Тарасу он относится отрицательно как к представителю несимпатичного ему сословия общества; к либералу-доктору — просто как к самодовольному и ограниченному человеку; очевидно, что не отсюда надо исходить, говоря об отрицании Горьким интеллигенции и культуры. К какой части интеллигенции относится Горький отрицательно — мы увидим ниже; мы увидим, что не всю интеллигенцию — равно как и не всю область культуры — отрицает Горький.

Действительно, Горький часто высказывается против современной культуры — до такой степени часто, что утверждение это сделалось общим местом в суждениях об этом писателе. Но какую культуру отрицает Горький? Ответ на это дадут нам его произведения.

Ядовитую характеристику «культурного общества» дает он прежде всего в своем «Коновалове».

«Нужно родиться в культурном обществе, — говорит Горький, — для того, чтобы найти в себе терпение всю жизнь жить среди него и ни разу не пожелать уйти куда-нибудь из сферы всех этих тяжелых условностей, узаконенных обычаем маленьких ядовитых лжей, из сферы болезненных самолюбий, идейного сектантства, всяческой неискренности, — одним словом, из всей этой охлаждающей чувство и развращающей ум суеты сует» (II, 51)^[37].

Поэтому не любит он и городов, теснящих его ум и сердце.

«Совсем напрасно ты, Максим, в городах трешься, — говорит, например, Коновалов, — <…> тухлая там жизнь и тесная <…> Настроили люди городов, домов, собрались там в кучи, пакостят землю, задыхаются, теснят друг друга… Хорошая жизнь!» (II, 62, 64)^[38].

Интересно, между прочим, сопоставить эти слова с первыми строками «Воскресенья» Толстого; здесь и Горький и Толстой сходятся, хотя мы увидим, что отрицание культуры тем и другим совершенно различно. Но об этом после. Относясь отрицательно к «культурному обществу», Горький не верует и в его прогресс; он едко замечает, что прогресс этот «веско подтверждается ежегодным ростом тюрем, кабаков и домов терпимости» (III, 5)^[39]. Пожалуй, наиболее полно и ярко Горький выражает свое отрицание «культуры» устами интеллигента-проходимца в рассказе того же имени. И здесь рельефнее всего сказывается, к какой области «культуры» относится отрицательно Горький: он презирает культурное общество за ту созданную им же сеть мелких предрассудков, условностей и приличий; он задыхается в буржуазной, пошлой атмосфере гладко прилизанной морали — но такое отрицание не есть отрицание культуры вообще, не есть отрицание культуры Львом Толстым. Здесь ярко обрисовывается разница между Толстым и Горьким: Горький — не толстовец, и