«кормил» нас надеждами. Говорил: скоро каждый ученик начнет получать по триста граммов хлеба, по сто граммов масла и по пять кубиков сахара! А в обед на первое будет жирный бульон с мясом, на второе — котлеты, жареная рыба с лапшой, а на третье — компот по полной кружке!.. А еще будет полдник! И будут на полднике подавать оладьи, желающим — с маслом! Или- с сахаром!.. А ужин — мечта! Жирное мясо с овсянкой! Хлеб — двести граммов. Масло…

И мы забывали на минуточку голод! И кто-нибудь из мальчиков непременно шутил:

— О! При такой пище мы превратимся в буржуев!

И мы засыпали с надеждой, подгоняя приятное и близкое будущее. Засыпали удивительно легко…

Потом, самых худых и вымученных голодом детей, стали отдавать по семьям. Наиболее зажиточным семьям… Я попал к школьной прачке, нянчил ее детей и мне кое-что перепадало из пищи… Зажиточная семья тоже была полуголодной…

С горем пополам, а начальную школу мы все-таки окончили и всем желающим предложили продолжить учебу в поселке Черском — это за шестьсот километров от Андрюшкино. При том учеба должна была вестись на русском языке.

Это нам предлагали наши учителя, а правление колхоза агитировало нас оставаться в оленеводстве… Победило оленеводство, и я с легким сердцем подался в пастухи! Интернатская учеба мне и так надоела за четыре года, а в пастухах можно олениной наедаться вволю!.. И потом, мы, живущие в озерном краю, очень боялись реки Колымы, о которой рассказывалось много мрачных историй…

Пастушество досталось мне нелегко!.. Во-первых, скидок на детство не было, а во-вторых, нам уже было по двенадцать лет, а наши родители становились пастухами, каюрами, охотниками в десять лет!.. И взрослые считали, что мы — новое поколение — "испорчены школой". Мальчики слишком медленно бегают, а едят и спят много!.. И в бригаде, — а первый год я работал у своего дяди! — даже чтение книг было явлением нетерпимым. Рискованно было даже иметь книгу…

Возможно, вам не все понятно из моей жизни. Поэтому несколько подробностей, несколько, как сейчас пишут, штрихов к портрету:

По-русски до 1955 года умел только материться — научили русские плотники, строившие дома в нашем поселке; немое кино впервые увидел в 1942 году, а звуковое- в 1953; водку стал пить в тридцать пять лет и прекратил в сорок. Так и пишите: одна пятилетка пьянства в жизни юкагирского писателя. Женился в двадцать четыре года, на русской. Трое детей, В армии не служил. В ВЛКСМ не состоял, однако был делегатом 16-го съезда ВЛКСМ — представлял Якутию. Был делегатом третьего и четвертого съездов писателей РСФСР. В обоих случаях избирался членом правления. Член КПСС с 1970 года…

Сестра Даша, которую я чуть не отравил нагаром шерсти, в восемнадцать лет стала коммунисткой, несколько лет пастушила, а нынче работает в совхозе «Нижнеколымский» заведующей парткабинетом и заканчивает партийную школу. Ганя — о нем вы знаете подробно! — поэт и кандидат филологических наук — работает в секторе северной филологии в Якутском институте. Коля — художник. Вторая сестра Валя утонула в шестнадцать лет. Наш отец до нашей матери двух жен похоронил и женился в третий раз после сорока лет. Нашей маме было двадцать. Отец скончался в 1952 году от болезни, а мать жива — она с 1911 года рождения. Живет всю жизнь в Андрюшкино.

Интересная деталь: до шестнадцати лет я умел по-русски только материться, а моя дочь Окся в совершенстве владеет не только русским языком, но и английским. Мечтает стать преподавательницей английского языка… (И стала! Окся Семеновна Курилова — преподаватель английского языка в Черской школе — М. Л.)

Вот, Михаил Леонидович, кое-какие подробности из моей жизни. Калейдоскоп впечатлений, воспоминаний1!.. Если о чем не написал, то о том мы с вами договорили!..

Снова о ней! Никак не могу выйти из любовного шока, хотя кой какие сдвиги есть. Но Г. Ш. атакует меня снова: говорит, что любит только меня, но хочет сохранить свою семью, поэтому говорит, чтобы мы продолжили отношения тайно… Пересиливая себя, показал ей кукиш!..

Мне, человеку мнительному, соперничество с мужем не годится. А об Г. Ш. я узнаю все новые и новые подробности, которых я не знал до сих пор, и которые не украшают женщину. И от этих подробностей мое отвращение к ней усиливается и я очень сожалею, что был ослеплен любовью и всего этого не видел…

Хватит о ней! Надо поработать. Третий роман окончить нужно, иначе я не найду себе спокойствия. Пока печатается повесть ("Увидимся в тундре" — М. Л.) нужно успеть подготовить подстрочник романа. А это большой труд. Каждая книга трилогии -20-30 печатных листов на юкагирском языке, в русском варианте дожимаю до 22–23 листов…

Михаил Леонидович! Очень прошу, не скрывайте от меня ничего, напишите все, что вы знали о моей татарке. Пишите смело и не жалейте меня, каждая новая подробность о ней, ускоряет мой переход от любви к отвращению. Окажите услугу, напишите, и тем самым вы спасете меня.

Я, например, узнал: моя Г. Ш. прилетела из командировки в Черский инкогнито и, пожив у любовника на Зеленом Мысу два дня, «прилетела» к мужу. Измученная, усталая… Бедный муж крутился над нею как юла, стараясь создать покой больной женушке! Здорово?!

И со мною она пыталась вытворять подобные трюки, но вовремя сдержалась, почувствовала, что у меня острый нюх. Я даже по-татарски за два месяца выучился говорить. И, когда она в разговоре с мужем по телефону (Г. Ш. жила тогда у Курилова- М. Л.) сказала "мин синэ яраттзм" — рано или поздно я к тебе вернусь!" — я тут же разоблачил ее. Но она свела все в шутку…

А, что касается Г. Ш., сообщаю: за "посягательство на чужую семью", выговор положили мне в карман!..

У меня просьба: я пишу черными чернилами «Радуга». В Якутске их нет, заказывал у одното друга в Москве, но ни ответа, ни привета. А чернил осталось полфлакона. Устройте мне два флакона черных чернил и я ими напишу новеллы и пришлю вам.

Это письмо пишу на машинке, хотя письма писать на машинке я не любитель. Но, так экономятся чернила, да и вы лучше разберетесь что к чему!

Спасибо за обещание невесты! Но вряд ли севастопольские моряки оставят для меня хоть какую-нибудь мариманку…

Жду ответного письма. «Невесту» можете вложить в конверт. Посмотрю, соответствую ли я ей!

Ваш заполярный товарищ Семен — юкагирский Самсон."

"17 мая 1977 года.

Не надо на меня обижаться, Михаил Леонидович, за задержку с ответом. Сообщаю вам, вы просто спасли меня. Два флакона чернил стоят гроши, а для меня они равны одному роману! Искреннее спасибо!.. Другие мои товарищи такую услугу считают мелочью, а крупную придумать не могут!..

Насчет очерка обо мне. Мною занимался только Наум Мар, но это было лишь