стал круче. Приходилось спускаться осторожно, перенося всю тяжесть тела на больное колено, и каждый шаг острой болью отдавался в паху. Склон кончился внезапно, будто его обрезали ножом, — Дэнни едва успел затормозить на краю утеса. Крепостная стена высилась прямо над обрывом, утес и стена составляли единую устремленную к небу вертикаль. Дэнни всмотрелся. Где-то далеко внизу темнели кроны деревьев, а еще дальше, в самой сердцевине ущелья, мерцали огоньки: вероятно, тот самый городок, в котором он проторчал весь вечер в ожидании автобуса.

Абс: вот он, край земли. Предел всего. Ну и отлично, как раз то, что надо.

Эй, на твоем месте я бы сначала собрал с народа деньги, а потом бы уже вел в пещеру.

Дэнни перевел взгляд наверх. Звезд на небе не осталось, все заволокли облака. С этой стороны крепостная стена была заметно выше. Она сбегала по склону, но над самым обрывом плавно заворачивала и снова взбиралась к вершине. Через каждые несколько метров в каменной кладке на высоте в полтора-два человеческих роста темнели прорези бойниц. Возле одной из них Дэнни задрал голову и присмотрелся внимательнее. Бойница была крестообразная, в месте пересечения вертикальной и горизонтальной прорезей достаточно широкая: видно, дождь, снег и прочая непогодь несколько столетий скругляли каменные углы. Кстати, о дожде: как раз начинало моросить. Изморось была совсем легкая, не плотнее тумана, но Дэнни знал, что стоит его волосам чуть-чуть подмокнуть, как они встанут дыбом, и тогда их черта с два уложишь без фена и специальной пены. Фен и пена покоились сейчас на дне «самсонайта», а являться к Хоуи со вздыбленными патлами не хотелось. Короче, пора было укрываться от дождя. Дэнни покрепче ухватился за торчащий из стены камень и, цепляясь худыми пальцами за выступы и нащупывая зацепки носками ботинок, начал карабкаться наверх. Вскарабкавшись, просунул голову в бойницу — проверить, проходит или нет. Прошла голова, а за ней и плечи, самая широкая его часть, он только слегка повернул их, как ключ в замке, — а остальное проскользнуло уже само. Конечно, нормальному взрослому человеку такие фокусы противопоказаны, но Дэнни был устроен по-особому: гибкий и пластичный, он мог, когда требовалось, свернуться чуть ли не в трубочку, а потом опять развернуться. И сейчас, без особого труда протиснувшись в крестообразную щель, он выпал из нее на каменный пол слегка взмокшим, но целым и невредимым.

В помещении, где он оказался, было гулко, стояла кромешная темень и пахло пещерой. Дэнни не любил этот запах. Шагнув вперед, он тут же стукнулся лбом о низкий потолок. Попытался идти на полусогнутых ногах, но колено отозвалось острой болью. Он остановился и, медленно выпрямившись, стал вслушиваться в неясные шорохи. Внутри шевельнулся страх, и что-то тяжело заворочалось в животе, будто там выкручивали мокрое белье. Но тут Дэнни вспомнил, что у него с собой должен быть брелок-фонарик, оставшийся от тех времен, когда он работал в ночном клубе в Нью-Йорке: иногда приходилось светить человеку в зрачки, чтобы разобраться, что он там принял — экстази, героин или кетамин. Дэнни щелкнул фонариком и направил узкий луч в темноту. Похоже на подвал. Каменные стены, пол тоже каменный, сырой и скользкий. У стены качнулась какая-то тень. Дыхание у Дэнни участилось, но он старался привести его в норму. Страх, считал он, таит в себе опасность. Страх впускает червя — еще одно слово, придуманное в те дни, когда Дэнни с друзьями курили траву, нюхали кокаин и размышляли о том, что происходит с человеком, когда он теряет себя и начинает смотреть на всех нервно, дико и затравленно. Как это называется — паранойя? Заниженная самооценка? Повышенная тревожность? Отчаяние? Но все эти слова казались слишком плоскими и абстрактными. Нужное слово наконец нашлось: червь. Червь конкретен и трехмерен, он заползает внутрь и начинает пожирать человеческую жизнь, и жрет и жрет до тех пор, пока от человека не останется одна пустая оболочка, и тогда человек возвращается домой, к родным. Или его забирают в лечебницу Беллвью. Или он прыгает вниз с Манхэттенского моста, как одна их знакомая.

Но он снова бессмысленно пятился назад — зачем? Дэнни вытащил из кармана сотовый телефон. И хотя связи не было, все же дисплей осветился, начался поиск сети, и Дэнни сразу стало легче — словно в руках у него был не телефон, а стабилизатор силового поля, оставшийся от времен «Карающего Зевса». Конечно, сейчас телефон не мог поймать сеть, но для Дэнни важнее было «поймать сеть» самому: именно его собственная подключенность к общей сети поддерживала его в длинных перегонах подземки и в глубине больших зданий, где сотовые не берут. У него насчитывалось сто восемьдесят человек в списке друзей и еще триста четыре в списке постоянных интернет-контактов. Вот почему специально для этой поездки он взял напрокат спутниковую антенну. Он намучился с ней в дороге, из-за нее охранники в аэропорту вымотали ему всю душу, но зато он знал, что тарелка обеспечит ему телефонную связь и беспроводной интернет в любой точке земного шара. Без этого Дэнни не мог. Его мозг отказывался пребывать в ограниченном объеме черепной коробки, а желал простираться на тысячи миль за ее пределы, устанавливая контакты с тысячей абонентов. Дэнни, конечно, понимал, что никому из этой тысячи нет до него никакого дела; но когда его мозг маялся взаперти, не имея выхода в окружающее пространство, давление внутри черепа начинало неуклонно расти.

Он снова двинулся вперед, на этот раз держа в одной руке телефон, а другой обшаривая пространство над головой, чтобы опять не стукнуться. Помещение походило на темницу, но Дэнни смутно припоминал, что в старинных замках темницы обычно располагались в башнях. Наверно, местная темница была в глубине той квадратной башни с освещенным окном, что он видел со стены. А тут, скорее всего, бывший канализационный отстойник.

Фу, какая вонища! Кажется, мать-земля забыла рот прополоскать.

Но этот голос принадлежал не Дэнни, а Хоуи, — это уже из следующего воспоминания, которое в этот момент как раз наплывало на Дэнни. Я говорю об этом вот так, прямо в лоб, потому что не представляю, как можно исхитриться плавно и незаметно погружать его в каждое такое воспоминание и незаметно же выводить потом обратно. Раф шел впереди, с фонарем. За ним Хоуи. Дэнни шел последним. Все трое старались держаться развязно: Хоуи потому, что его кузены, убегая тайком с семейного пикника, приняли его в свою компанию; Дэнни потому, что быть соучастником любой из проказ Рафа — удовольствие, с которым ничто не сравнится; а Раф… Впрочем, с Рафом интереснее всего было то, что никогда не знаешь, что у него и