Сборник стихов (Сергей Маркович Гандлевский) Страница 3 - Litvek

«Что загрустил и отчего продрог…»

Что загрустил и отчего продрог

в восточном сне, в его истоме крепкой?

По всей империи болотной ветерок

размахивает серенькою кепкой.

А здесь, где кошка по уступам крыш

могла бежать до самого Багдада,

замешана предательская тишь

на шелесте ночного винограда.

Прислушайся к дыханью тополей —

на этот вечер прошлое забыто.

Ночь наступает глубже и быстрей,

чем остывают глиняные плиты.

Ещё земля в руках твоих тепла,

покуда чёрный воздух спит и стынет,

и лунный луч — железная игла —

легко скользит по темени пустыни.

Вернётся жизнь оплывшею стеной,

и щебетом скворца, и нищею листвою

пристанционною, и улочкой кривой,

а повезёт — и ручкою дверною,

и жарким очагом… а ты всё плачешь: «мало»,

выходишь из ворот и таешь вдалеке,

и только привкус ржавого металла

горит на пересохшем языке…

«Не стоит завидовать солнцу востока…»

Не стоит завидовать солнцу востока,

незрячим проулкам и шёлковой тьме.

Огромное небо и здесь одиноко,

и сердце похоже на розу в тюрьме.

Кирпичные соты. Глухие аркады

лазури, гнилого пергамента. Тут

из крепкой земли мусульманского сада

недаром кровавые колья растут.

И если в провалы подземной темницы

заглянешь — слезами зайдётся душа,

увидев, что стыдно ей жизнью томиться,

которая, право же, так хороша…

«Просыпаюсь рано-рано…»

Просыпаюсь рано-рано

вспоминаю: никогда

мерно капает из крана

обнажённая вода

ей текучей мирной твари

соплеменнице моей

удаётся петь едва ли

плакать хочется скорей

долгим утром в птичьем шуме

слышу жалобы сквозь сон

эй приятель ты не умер

нет по-прежнему влюблён

дай твоих объятий влажных

тех которые люблю

без тебя я этой жажды

никогда не утолю

дай прикосновений нежных

напои меня в пути

чтобы я в пустых надеждах

мог печалью изойти

насладиться сердца бегом

покидая сонный дом

становясь дождём и снегом

льдом порошей и дождём

«По спирали, по незримой нитке…»

По спирали, по незримой нитке

облака вечерние плывут.

Там у них и времени в избытке,

и пространства куры не клюют.

А у нас над городскою свалкой

вьётся ночь, и молодости жалко,

и душа остывшая темна.

Скверные настали времена.

Впереди — серебряные воды.

Обернёшься — родина в огне.

Дайте хоть какой-нибудь свободы,

не губите в смрадной тишине!

Глинистый откос. Шиповник тощий

преграждает путь. В пустой руде

воздуха и гибели на ощупь

человек спускается к воде.

Ненадолго он у кромки встанет,

на секунду Господа обманет —

и уйдёт сквозь гордость и вину

в давнюю, густую глубину…

«Растрачены тусклые звуки…»

Растрачены тусклые звуки —

копеечный твой капитал.

Лишь воздух — заплечный, безрукий —

беспечно скользит по пятам.

Соперник мой ласковый, друг ли

преследовать взялся меня,

где уличной музыки угли

и ветер двуличного дня?

Беги, подражая Орфею,

ладонью прикрыв наготу,

и сердца сберечь не умея

от горечи медной во рту, —

ты загнан, а может быть, изгнан,

устал или умер давно,

ты пробуешь без укоризны

загробного неба вино —

иные здесь царствуют трубы,

иной у корней перегной —

и тают прохладные губы

бесплотной порошей ночной…

«Ну что, старик, пойдёшь со мной…»

Ну что, старик, пойдёшь со мной?

Я тоже человек ночной.

Нырнём вдвоём из подворотни

в густую городскую мглу —

вздохнём спокойней и вольготней

у магазина на углу.

Одним горит в окошке свет,

других голубят, третьих — нет.

А нам с тобой искать корысти

в протяжном ветре, вьюжном свисте,

искать в карманах по рублю —

я тоже музыку люблю.

И тут опять вступает скрипка,

как в старых Сашкиных стихах.

Ты уверяешь: жизнь — ошибка,

но промахнулся второпях.

Метель непарными крылами

шумит в разлуке снеговой.

Я тоже начинал стихами,

а кончу дракой ножевой.

«Долинный человек с младых ногтей утешен…»

Долинный человек с младых ногтей утешен

беспамятством листвы, и дым его костра

полвека рвётся вверх, безудержен, замешан

на ветре и песке. Ты говоришь, пора,

и утром дорогим дыханье — пеплом, сажей —

взлетит и ослепит октябрьский небосвод.

Проснётся человек, и неохотно скажет:

Я царь, я раб, я червь. И медленно уйдёт

туда, где от ночной, от снежной глаукомы

наследственным лучом спускается река

в стеклянные края, друг с другом незнакомы

зелёные холмы, и левая рука,

оканчивая