внутри обоймы», в лучшем — групповое, несправедливое, близорукое, «междусобойчик», но всегда неправильное и вредное для литературы.

Главные стрелы летели в «Букера» и премию им. Аполлона Григорьева (пока она существовала). Но и куда более скромной премии им. Казакова тоже досталось. Не успели ее учредить, как Дмитрий Ольшанский сообщил, что премия эта вручается «невесть кому» и невесть кем и худшее, что могло сделать жюри, — выбрать рассказ Игоря Клеха: «унылый, стилистически пошловатый… и начисто лишенный сюжетной занимательности»^[3]. (Пройдет несколько лет — и Дмитрий Бавильский, рассуждая о премии им. Казакова, которая не оправдала его надежд стать «главным инновационным предприятием» в литературе, в качестве обнадеживающего решения жюри приведет именно награждение Игоря Клеха — «писателя странного, точного и вдумчивого» и будет сожалеть, что потом «истеблишмент» развернул премию в другую сторону.)

Но громче всех метал громы и молнии Андрей Немзер, склонный вообще обвинять литературные жюри премий и конкурсов в предвзятости, групповщине, политиканстве, а то и коррумпированности (кроме тех, разумеется, где работал сам). «Казаковку» он выполоскал три раза, и всякий раз — за то, что «кидала» Вишневецкую. Обвинения в лоббировании сыпались направо и налево (то, что настойчивое продвижение Вишневецкой является не чем иным, как лоббированием, — этого почему-то критик не замечал).

Если у первого жюри премии не было хорошего решения, то в следующем году, на мой взгляд, у жюри просто не было иных вариантов, кроме как проголосовать за рассказ Виктора Астафьева «Пролетный гусь». Рассказ традиционен, как вообще традиционен Виктор Астафьев. Судьба двух людей, на своих плечах вынесших войну: солдата и медсестры. Но написано все это так пронзительно, так лаконично и емко, что рассказ хочется назвать классикой жанра.

29 ноября 2001 года писатель умер. Кто-то, конечно, может считать, что раз умер — надо немедленно вон из списка номинантов. Ну а мне кажется, что это как-то не по-людски. Да, премия присуждается живым, но до сороковин вроде как душа новопреставленного еще не покинула землю… И надо иметь какое-то своеобразное представление о морали, чтобы обрушиться на это решение жюри, оправданное и нравственно и эстетически, и поучать: не след «кадить мертвецу, чтобы живых задеть кадилом» (Баратынский). Ну а кого ж задевают-то? Опять Марину Вишневецкую. Это ее рассказ «Т. И. Н. (опыт сада)» должно было наградить жюри, по мнению Андрея Немзера. Почему тогда не Маканина, не Кононова, не Шкловского, чьи очень неплохие рассказы были в шорт-листе?

Трогательный, но довольно банальный рассказ Вишневецкой из серии «Опыты», про то, как пожилая преподавательница вуза, нанятая полуняней-полугувернанткой к маленькой девочке, была с ней разлучена по окончании лета, конкурировал вовсе не с Астафьевым. Он конкурировал с рассказом Николая Кононова «Микеша», где удивительная оптика автора включается по мелкому, казалось бы, поводу — визиту к случайным знакомым — и складывает из разрозненных деталей заурядной советской жизни гротескно-гоголевскую картину мира. Он конкурировал с рассказом Евгения Шкловского «Улица», который не поддается пересказу, но не потому, что лишен сюжета, а потому, что прелесть рассказа в переливах смыслов, в сцеплении ассоциаций, в грустной иронии, с которой рассказано о томительном желании подростков увидеть на центральной улице города хоть одну из тех женщин, которые…

Он, наконец, конкурировал с антиутопической притчей Маканина «Однодневная война», которую я не могу отнести к лучшим рассказам писателя. Но уж если выбирать между милым и незамысловатым рассказом Вишневецкой и странной фантазией Маканина о последствиях обмена ракетными ударами между Россией и США, в которой метко схвачена неприятная черта нашего времени: судить политических деятелей не раньше, чем дождавшись их дряхлости, — то, конечно, рассказ Маканина лидирует с огромным отрывом.

По иронии судьбы и в третий год премии Вишневецкая вошла в шорт-лист, уже с рассказом «Опыт принадлежания» («Октябрь», 2010), и снова Немзер написал статью, в которой объяснил, что премию обязаны дать Вишневецкой, и всякое другое решение заранее объявил политиканством. Жюри, однако, не послушалось и присудило премию рассказу Асара Эппеля «В паровозные годы» («Знамя», 2002, № 10). При другом раскладе Немзер, возможно, Эппеля бы и похвалил, а тут пришлось вменить ему в вину «коллекционерскую холодную безжалостность и коллекционерскую упоенность собой».

На самом деле ничего постыдного в писательской страсти к коллекционированию необычных историй нет. Эппель же не просто рассказывает страшный случай, как девчушке, отправившейся с подружками впервые в жизни на юг, к морю, повредило паровозной искрой глаз, как ее отвезли в районную больницу на каком-то полустанке и из-за равнодушия и невежества медиков глаз она потеряла, как страдала от увечья, одиночества и покинутости, как решила покончить с собой, как была изнасилована уродом и подонком и… Вот тут история покидает поле реальности, ибо оказывается, что увечная девушка произвела «двух уродцев», показавшихся тем, кто при родах присутствовал, существами в облике «двух котят».

Мне не очень нравится концовка рассказа, это стремление автора подчеркнуть и разжевать мифологический характер рассказанной истории. Ибо и без обещания рождения нового мира от совокупления двух прасуществ этот мир сам собой рождается в рассказах Эппеля — мифологизированный мир московской окраины, который Александр Кабаков метко сравнил с фолкнеровской Йокнапатофой. И премии Казакова писатель, конечно, заслуживает.

Ну а Вишневецкая разве награды не заслуживает? Вообще — заслуживает. Правда, несмотря на чрезвычайно высокую оценку Немзером «трагического и бесстрашного» рассказа Вишневецкой, замечу все же, что трагична прежде всего сама тема гетто и что никакого особого бесстрашия для того, чтобы обратиться к этой теме, в наше время не требуется. Многие и обращались — Вишневецкая тему вовсе не открывает. Что ж до самой премии, то вопрос можно поставить, как Немзер: на протяжении трех лет жюри «казаковки» обижает Вишневецкую тем, что не присуждает ей главный приз. А можно и по-другому: каждое жюри на протяжении трех лет подряд отмечало рассказы Вишневецкой тем, что включало их в шорт-лист.

Замечу, что еще два писателя трижды (а то и четырежды) попадали в шорт-лист и ни разу не получили «казаковку». Это — Владимир Маканин и Сергей Солоух. И как-то никто истерики по этому поводу не