совещалки уже требовали водки и горячих закусок. Мальников несколько раз прошел мимо кабинета. По приглушенному густому гулу, доносившемуся оттуда, можно было догадаться, что спор идет бурный. Сам предмет возможных разногласий был Мальникову непонятен. Но, наблюдая за боссами со стороны, Мальников давно уже определил, что Редичкин состоит в оппозиции к Хохлову, а Шемякин и Чалеев недолюбливают Опольского, который заискивает перед Аркадьевым.

Наутро главреж был хмур и бледен, а на летучку в зимнем саду, как назло, опаздывал реквизитор Сережа.

Ритуал летучек раздражал Мальникова страшно. Его присутствие здесь было откровенным абсурдом. Бывало, старший заглянет в меню на последней странице распечатки: “Сегодня морской салат”, или: “Сегодня фрикадельки”. И все. И ради этого каждое утро приходилось переться в зимний сад, в душную тюрьму драцен и монстер, чтобы присутствовать при инструктажах операторов, помрежей, осветителей и других прочих разных.

Вообще многое из того, что окружало его на “Национальном лидере”, тяготило Мальникова. Почти все. Но он верил, что все это — к его же пользе. Верил, что “Национальный лидер” чем неприятней, тем верней делает его лучше. Наверняка мудрее. Возможно — решительней. Дисциплинирует. Освобождает от кое-каких начальных изъянов. Прежде всего — от рокового простодушия, которое, как выясняется, может годами пребывать в невидимом спящем режиме — а потом вдруг ляпнуть так, что не отмыть. Как бы он здесь ни маялся, как бы ни плевался, “Национальный лидер” станет для него школой победителя. Наставит и укрепит. Если и не введет в узкий телекруг, то непременно поможет изжить в себе неудачника, избавиться от того, что помешало удержать Владу. Ради этого можно и потерпеть, подбадривал себя Мальников.

Сережа позвонил Антону Григорьевичу сам, заверил, что он уже близко, в квартале от студии. Но впереди на перекрестке авария, движение застопорилось.

— Ждем, — отрезал Антон Григорьевич и нажал на “отбой”.

Чуть поодаль от него сидела его помощница Алла. Женщина средних лет, ровесница Мальникова. Некрасивая, с коренастой мужской фигурой. Строгая и молчаливая.

Сидели в напряженной тишине, рассыпавшись по хлипким пластиковым стульям среди экзотических лопухов. Одни пили кофе. Другие уткнулись в айфоны. Антон Григорьевич, вытянув длинные ноги, примостился на высоком бортике кактусовой клумбы. По случаю понедельника и начала финального тура летучку он вел лично.

Главреж был молод. Лет двадцать пять — двадцать шесть. “Национальный лидер” был его первым телевизионным проектом. До него он шумно дебютировал с фильмом “Орлица” — о нашей разведчице-нелегалке, внедрившейся в ЦРУ и предотвратившей убийство Ахмадинежада в Москве. Наверняка еще вчера был просто Антоном. Человек мелкотравчатый, полутораметровый. Одет как с журнальной картинки — что в сочетании с малогабаритной комплекцией придавало Антону Григорьевичу несколько игрушечный вид. Когда он кричал монтажникам, которые между собой общались почти без употребления русского литературного: “Е… вашу мать!”, — те молча краснели.

— Слушай, не бери ты слева Дюжикова. У него там бородавка. А рейтинг и так на грани.

— Да он, гад, вертлявый…

Первое, что приобрел здесь Мальников — умение держать дистанцию.

“Ты, Петя, иногда ведешь себя как юный спаниель в порыве спаниельской любви ко всему живому, — говорила Влада со смехом, когда они покидали дом ее чопорных знакомых, в который были приглашены на именины хозяйки. — Каждый, кто тебе улыбнулся, — друг и должен быть обслюнявлен с головы до пят. И как я раньше в тебе такого буйства не замечала?”. Эта его черта Владе, по-видимому, нравилась. Но Мальников решил свои неожиданные порывы искоренять. Последний спаниельский глюк закончился неловкостью с Антоном Григорьевичем.

В день запуска шоу их собрали в здании дирекции на торжественное напутствие. Мальников явился пешком, поскольку знал, что из дирекции отправится прямиком в “РусЭфир” и машина ему в ближайший месяц не понадобится. За столом он сидел рядом с главрежем. Перекинулись парой фраз, Мальников рассказал анекдот про алкаша и внутренние органы. Антон Григорьевич был при авто, и по окончании директорской аудиенции Мальников попросил подвезти его до студии. Тот с некоторой неохотой согласился, но добавил, что перед этим должен заехать кой-куда:

— Продукты нужно закинуть.

Заднее сиденье машины оказалось забито пакетами из гипермаркета.

Подъехали к жилому дому, довольно ветхому. Опьяненный надвигающейся близостью с шоу-бизнесом, Мальников радостно вызвался помочь донести продукты. Дескать, продукты следует доверять профессионалам. Антон Григорьевич сопротивлялся, отнекивался, но не тут-то было. Мальников схватил несколько пакетов и рванул к подъезду.

Войдя внутрь квартиры, Мальников невольно поморщился: разило звериным дерьмом. Источник обнаружился тут же, в кошачьем лотке возле двери. Слева, со стороны кухни, раздалось сиплое мяуканье, справа — женский голос, красивый и надменный:

— Кто?

С лосиных рогов над массивным зеркалом в бронзовой оправе свисали пышные клочья пыли, на полу возвышались стопки книг ростом с Антона Григорьевича.

— Кто?!

В примыкавшей к прихожей гостиной послышались шаркающие шаги, перемежающиеся непонятным слабым цоканьем. Неопределенной окраски кошка из глубины коридора отрешенно разглядывала пришедших. Сочившийся в открытую дверь сквозняк разносил удушающий запах.

— Кладите здесь, — чуть не зарычал Антон Григорьевич, всем своим видом показывая: и идите, идите скорее вон.

Мальников, вполне уже осознавший всю глубину допущенной ошибки, послушно сгрузил пакеты на пол и выскочил на лестничную площадку.

— Внизу подожду, — сообщил он нарочито беззаботным голосом, нажимая кнопку лифта.

— Это ты, Антоша?

В настенном зеркале медленно, слабыми рывками, плыл темный надломленный силуэт с выставленным книзу щупальцем тонкой серебристой палки. Старуха в вишневом байковом халате. Дверь наконец захлопнулась.

— Вы совсем, что ли?! Вам самим не воняет?! — орал Антон Григорьевич.

Пришел лифт, и Мальников спустился вниз.

Отношения с Антоном Григорьевичем сложились гладкие, но крайне отстраненные. Словно это Мальников когда-то опрометчиво испортил при нем воздух, и Антон Григорьевич рад бы, да не может этого забыть. Шеф-повар догадывался: не что иное, как