Тогда внезапно навалилась такая усталость, что ноги сами собой стали подкашиваться. Отойдя подальше от дороги, я прилег, свернулся калачиком в толстых корнях какого-то мощного дерева и тут же уснул.

Разбудили меня голоса утренних птиц и холод. Первым делом я принялся растирать затекшую шею: подушкой мне служил вывернувшийся из-под земли толстый корень. Потом размялся, сделав несколько упражнений. Сразу стало легче. И эта легкость вместе с весенним пробуждением природы вдруг создали ощущение беспричинной радости жизни. Но оно продолжалось лишь мгновение: я вспомнил, в каком дерьме оказался, и сразу сник. Во рту чувствовалась сухость, страшно хотелось пить. Увидев на широких листьях щедро выпавшую росу, принялся стряхивать ее в ладонь и слизывать, но жажду она утоляла слабо. К тому же теперь куда больше мучили вновь охватившие сомнения — что делать дальше? Ужас, охвативший меня вчера, прошел. Может, вернуться? Нет, меня убьют, это я почувствовал каждой своей клеточкой, как только началась заваруха… А ведь в Москве мне обещали мирную службу… Снова перед глазами встало лицо военкома и того сержанта, который велел брать оружие и рожков, кто сколько сможет. Под лопаткой заныло: надо же — так купиться на гнусную ложь военкома. Чтоб ты, сука, провалился! А с другой стороны, может быть, ему приказали сверху? Но он все равно сволочь, потому что врет осознанно. Знает, что обманывает нас и за это не стесняется получать деньги. Но об этом размышлять поздно, теперь нужно думать о том, как выжить. Жрать-то как хочется! Уже и забыл, когда ел в последний раз. Вскоре набрел на цветущий куст дикого шиповника и стал с жадностью есть розовые лепестки.

К вечеру еще дальше углубился в отроги. Прислушиваясь к тишине, шел теперь открыто, в полный рост. Бояться здесь, похоже, было некого — кругом простирался дикий лес. По наивности все еще полагал, что мне легко удастся пересечь горы, ущелья, бурные реки, пусть даже буду идти до самой зимы — времени много. Но очередной подъем в гору опять стал быстро отнимать силы.

А дальше, после короткого отдыха, — пологий участок и снова подъем. Все идешь и идешь, продираясь через кусты и обходя валежник. А что дальше? «Ладно, — думал я, — в Грузии будет легче, правда, там тоже есть боевики, которые могут принять меня за наемника, хотя какой из меня наемник? Но грузины, как и мы, христиане, они добрые, они поймут».

Лес и горы казались бесконечными. Мысли о еде донимали все больше, хорошо, что у меня был опыт длительного голодания. Еще в техникуме, увлекшись на какое-то время йогой, мы с однокурсниками соревновались в умении несколько дней обходиться без пищи. Занимались по книге, которую притащил в класс Игорек Соловьев, и, как ни странно, всего за три месяца многого добились. Но потом Игорек ушел в армию, и на этом наше увлечение йогой закончилось.

Размышляя о прошлом, время от времени бросал в рот какой-нибудь цветочек или едва наклюнувшуюся зеленую ягодку, но от них во рту только противно вязало. После каждого очередного подъема пот катился градом. Ближе к полуночи наломал лапника и, улегшись на него, мгновенно заснул.

Проснулся, когда на небе еще светила утренняя звезда. «Morning star, — почему-то пришло в голову. — Кажется, есть такая английская газета». Я сориентировался по розовато отблескивающей точке и пошел дальше, теперь под уклон горы. Легче стало ненамного, потому что приходилось идти то через бурелом, то через чапыжник. К концу очередного дня силы были на исходе, но накопившаяся внутри злость все еще толкала вперед. «Суки, козлы, — стонал я в отчаянье, — все воюют, воюют, мало им Афгана, Карабаха, Абхазии. Теперь вот Чечня… Почему мы должны защищать их, этих горцев? Они никогда не поймут нас…» Остановившись на краю заросшего кустарником распадка, безвольно опустился на землю. Вдруг послышалось приглушенное журчание воды. Все еще не веря, я поднялся и на четвереньках спустился ниже — там, внизу, бежал заваленный камнями ручей. Вода! С каким наслаждением глоталась эта прозрачная обжигающая влага, как приятно она холодила разгоряченное тело! Горло становилось бесчувственным. Не думая о том, что запросто могу простудиться, жадно, большими глотками продолжал пить.

Долго не мог сдвинуться с места — все никак не мог напиться. Наконец побрел дальше. Некоторое время земля под ногами была довольно ровной. Но скоро пошли большие валуны, приходилось часто перепрыгивать с одного на другой, рискуя угодить в пока еще бурный, но начинающий сужаться поток. Ноги плохо слушались. Один раз я неудачно оступился и упал на спину, сильно разбив при этом локоть. Теперь он невыносимо ныл. Я поднимался к истоку этого ручья, который находился, видимо, на горе с проплешиной на вершине — она напоминала голову великана.

Солнце взошло уже высоко над зелеными горами слева от меня. Значит, шел верно — строго на юг. Может быть, за вершиной уже граница с Грузией? Нет, не обольщайся. Карта Кавказа снова возникла перед глазами, и я трезво оценил, что до Грузии еще идти не менее тридцати, а то и пятидесяти километров.

Взобравшись на «череп великана», я сделал очередной привал. Огляделся — кругом сплошные лесистые горы. Город скрылся за ними. Сердце снова дрогнуло: «Бедная моя мама! Выберусь ли когда-нибудь отсюда и увижу ли тебя?» Противоположный склон горы был гораздо круче. Спускался распадком. Галечник под ногами то и дело осыпался — приходилось, теряя равновесие, поминутно хвататься за ветки подвернувшегося кустарника. Внизу был все тот же сосновый лес, а потом пошел низкорослый, корявый березняк, и я наткнулся на еще один ручей. Он тек откуда-то сбоку, наперерез моему пути и, видно, проделал немалый путь, петляя между холмов и гор, покрытых сплошным лесом.

Берегом ручья было бы идти легче, но он уходил на восток. Поэтому я решил пересечь его и снова преодолевать многочисленные отроги гор, встающие на пути. К концу очередного дня, похоже, прошел немало километров. На ночевку устроился только тогда, когда взобрался на скалистую вершину, где, на мой взгляд, было безопаснее. Гора укрывала и от хищников, о которых я раньше не задумывался, и от случайных людей.

Вечером на вершине дул холодный ветер. Устроился на ночлег, выбрав уютную нишу в скале с подветренной стороны. Натаскал хвойных веток, устроил себе довольно сносное логово и мгновенно уснул.

Под утро заморосил мелкий дождь, я слышал его сквозь сон, но, несмотря на сырость и холод, просыпаться не хотелось. Однако вскоре окончательно замерз и с трудом поднялся, сразу вернувшись в реальную жизнь. Рассвет еще не наступил, но я понимал, что надо двигаться, чтобы не замерзнуть окончательно. Пришлось делать