Александр Петрович Извольский
Воспоминания

Предисловие к русскому изданию

Из издания 1924 года

ИЗДАТЕЛЬСТВО „ПЕТРОГРАД" ПЕТРОГРАД – МОСКВА

1924

Бывшие царские сановники, пользуясь невольным отдыхом на берегах Темзы, Сены или Шпре, усиленно заняты теперь писанием мемуаров. При всем различии содержания этих мемуаров и литературных талантов мемуаристов, все вышедшие за последние годы воспоминания бывших царских сановников отличаются одной особенностью: авторы их занимаются, главным образом, прославлением себя и всех тех, кто в былое время способствовал их карьере, и сведением счетов со своими противниками – прежнимии нынешними.

Мемуары бывшего министра иностранных дел и русского посла в Париже А. П. Извольского, вышедшие одновременно на французском и английском языках, не составляют исключения в этом отношении. А. П. Извольский – один из вдохновителей мировой бойни. Его роль достаточно изобличена документами, опубликованными вскоре после того, как октябрьская революция открыла все царские архивы, и секреты тайной дипломатии, к ужасу чопорных дипломатов Европы и Америки, оказались разоблаченными. Извольский мог бы многое рассказать и о своей роли в подготовке мировой войны, и о других виновниках этой войны, и о многом другом. Но бывший царский дипломат старается скользить по поверхности. Порою, он пытается даже, хотя и очень неудачно, разнообразить свои воспоминания полу беллетристическими вставками, написанными в самых элегантных выражениях, и всякими лирическими отступлениями, посвященными большей частью кому-нибудь из "жертв большевизма". А. П. Извольского особенно вдохновляет П. А. Столыпин. Он горько скорбит, что столыпинская реформа, имевшая целью воспитать уважение к праву собственности, потерпела крушение и вместо неё наступил «социальный и экономический хаос». Даже столыпинские военно-полевые суды представляются Извольскому вынужденным компромиссом, чуть ли не либеральной мерой, имевшей целью спасти жертв военно-полевой юстиции от расстрелов без суда. Повидимому, Извольский серьезно полагает, что быть повешенным по приговору военно-полевого суда несравненно приятнее, чем быть расстрелянным без соблюдения всех формальностей столыпинской военно-полевой юстиции, вплоть до благословения священника, напутствующего вешаемого на тот свет! Извольский, серьезно уверяет, что столыпинская реформа имела «исключительный успех» и русское крестьянство встретило её восторженно. Беда только в том, что наступила революция, и все труды Столыпина пропали даром. Как случилась эта неприятность, Извольский не объясняет. Впрочем, в одном месте своей книги, он уверяет, что «судьбы наций управляются идеями и абстрактными к психологическими факторами скорее, чем чисто материальными соображениями». Очевидно, и октябрьская революция, по мнению нашего просвещенного дипломата, объясняется «абстрактными и психологическими факторами, а не глубокими социальными и экономическими причинами, как мы по невежеству полагали.

Перебирать все наивности Извольского было бы совершенно напрасным и неблагодарным трудом. Достаточно сказать, что, говоря о неудаче первой. Думы, которая оказалась революционной, Извольский с самым серьезным видом объясняет это в значительной степени тем, что трибунале которой говорили первые народные избранники в России, была «не так устроена»: если бы она была устроена по английскому образцу, то, по предположению Извольского, Дума не превратилась бы в «революционную говорильню» и её не пришлось бы распустить. Как видите, «судьбы наций управляются не только абстрактными и психологическими факторами», а даже архитекторами и плотниками, сооружающими: трибуны и депутатские кресла!…

Кроме наивностей, в воспоминаниях Извольского очень много вздора – сознательного или бессознательного, сказать трудно. Иногда, читая его воспоминания, просто поражаешься, как может человек, занимавший ещё недавно такой ответственный пост, сочинять на глазах всего мира, столько небылиц, и врать – выражаясь вульгарно – без зазрения совести. Желая показать себя перед европейцами, для которых, повидимому, и написана книга, благодарным верноподданным, Извольский старается всеми силами ретушировать портрет Николая II, который и в его воображении оказывается довольно мало привлекательным. И в своём усердии он доходит до того, что приписывает Николаю II никогда им не произнесенные слова о том, что он будет править Россией «на основах конституции». И не только приписывает эти слова Николаю II, который, как известно, до самой февральской революции слышать ничего не хотел ни о каких конституциях, а уверяет, что слова эти произвели на членов первой Государственной Думы, которым они будто бы были сказаны, отличное впечатление. В действительности, в речи, обращенной к членам первой Государственной Думы, которую, Извольский цитирует в очень «вольном» переводе, говорилось буквально, следующее:

«С пламенной верой в светлое будущее России, я приветствую в лице, вашем тех лучших людей, которых я повелел возлюбленным моим подданным выбрать от себя. Трудная и сложная работа предстоит вам… Я же буду охранять непоколебимыми установления, мною дарованные, с твердою уверенностью, что вы отдадите все свои силы на самоотверженное служение отечеству для выяснения нужд столь близкого моему сердцу крестьянства, просвещения народа и развития его благосостояния, памятуя, что для духовного величия и благосостояния государства необходима не одна свобода, необходим порядок на основе права».

Слова «порядок на основе права» Извольский заменяет словами «на основах конституции», – и фраза, имевшая целью указать на необходимость соблюдения порядка, противопоставляемого свободе, превратилась в либеральную конституционную фразу, в устах монарха, всю жизнь считавшего всякие конституционные поползновения «бессмысленными мечтаниями». Так пишется история бывшими царскими сановниками для либеральной Европы!

В совершенно извращенном виде излагает Извольский и историю переговоров Витте и Столыпина об образовании «конституционного министерства». Если верить Извольскому, переговоры эти не удались только потому, что и мирнообновленцы, и октябристы, и кадеты оказались слишком требовательными и не соглашались ни на какие уступки. Отказ «общественных деятелей» войти в состав правительства поставил последнее, по уверению нашего мемуариста, перед необходимостью ориентироваться «в сторону реакции». Не будь этого отказа, не было бы и реакции! Эту версию старается, как