мусорную корзину через комнату. Промахнулся. Пока я упаковывался в предмет 8234, на улице хлестал дождь.
Предмет подходил мне идеально.
Единственная ниточка, связывавшая меня с моей несостоявшейся карьерой.
Вернуть его? Да пусть застрелятся.
Кленси из Роскоммона, мой бывший коллега, сильно вырос по службе. Я стоял у полицейского участка и думал, будет ли он рад мне.
Глубоко вздохнул и вошел. Полицейский, лет двадцати от роду, спросил:
— Да, сэр?
«Господи, как же я постарел», — подумал я.
— Я бы хотел повидать мистера Кленси. Не знаю, в каком он сейчас звании.
Глаза мальчишки вылезли из орбит.
— Старшего полицейского инспектора? — спросил он.
— Наверное.
Он посмотрел на меня с подозрением:
— Вам назначено?
— Скажи ему, Джек Тейлор пришел.
Он подумал и заявил:
— Я проверю. Ждите здесь.
Я послушался.
Почитайте доску объявлений. Может показаться, что полиция — этакое теплое местечко. Я-то знал, что это не так
Сопляк вернулся:
— Старший инспектор примет вас в комнате для допросов. Я вас провожу.
Что он и сделал.
Комната была окрашена в ярко-желтый цвет. Единственный стол, два стула. Я сел на тот, где обычно сидит подозреваемый. Подумал, не снять ли пальто, но решил, что тогда они отнимут его. Не стал раздеваться.
Открылась дверь, и вошел Кленси. Совсем не тот зверюга, как я его помнил. Он, как говорится, набрал вес. Правильнее будет сказать, растолстел. Что, вне сомнения, больше к лицу старшему инспектору. Лицо красное, щеки обвисли. — Это надо же! — удивился он. Я встал и сказал: — Старший инспектор. Ему понравилось. Он предложил мне сесть. Я сел. Мы не торопились, приглядывались, оценивали друг друга. Обоим не понравилось то, что мы видели. Он спросил: — Чем могу тебе помочь, парень? — Всего лишь капелькой информации. — Вот как… Я рассказал ему о девушке, о просьбе матери. Он сообщил: — До меня дошло, что ты стал кем-то вроде частного сыщика. Я не стал отвечать, лишь кивнул. — Я ожидал от тебя большего, Джек. — Больше чего? — Больше, чем обирать убитую горем женщину. Слышать это было больно — уж слишком похоже на правду. Он пожал плечами и добавил: — Я помню дело. Самоубийство. Я рассказал о телефонном звонке. Он с отвращением вздохнул: — Может, ты сам и позвонил?.. Я сделал последнюю попытку: — Могу я посмотреть досье? — Ты что, совсем спятил?.. Пойди протрезвей… — Это означает «нет»? Он встал, открыл дверь, и я попытался придумать какую-нибудь блестящую реплику на выход. Ничего не придумалось. Пока я ждал, что меня выведут, он сказал: — И не мешайся под ногами, Джек. — Уже не мешаюсь.
Я направился в пивную «У Грогана». Утешал себя тем, что пальто не отобрали. Шон стоял за стойкой. — Кто съел твой пирожок? — спросил он. — Да пошел ты… Я ринулся к своему обычному столику и плюхнулся на стул. Немного погодя Шон принес мне виски. — Судя по всему, ты все еще пьешь, — заметил он. — Я работал… Понял? — По тому делу? — По какому же еще? — Да поможет Бог этой бедной женщине. Потом, когда я уже набрал скорость в смысле выпивки, я сказал Шону: — Извини, я сегодня слегка расчувствовался. — Слегка? — Давление. Не переношу, когда на меня давят. Он перекрестился: — Слава богу. И больше ничего?
Некоторые люди живут так, будто вся их жизнь — сплошное кино. Саттон жил так, будто его жизнь — плохое кино. Говорят, разница между одним другом и отсутствием друзей — бесконечность. Я с этим согласен. И с тем, что нельзя назвать неудачником человека, у которого есть друг. Вынужден с этим согласиться. Саттон — мой друг. Когда я еще только начинал служить в полиции, меня послали на границу. Нудное задание, бесконечные дожди. Мечтаешь о хорошей выпивке. Но тебе дают только холодные сосиски и чипсы в какой-то хижине. Отдохнуть можно было только в пивной. Я пил в заведении, названном «На границе» человеком, у которого было богатое воображение. Когда я там впервые появился, бармен сказал: — Ты легавый. Я громко расхохотался и холодно поглядел на него. — Я — Саттон, — сказал он. Он походил на Алекса Фергюсона. Не на молодого, а на громогласного шоумена на закате славы. — Почему ты в полиции? — спросил он. — Чтобы позлить отца. — А, ненавидишь старика? — Нет, я его люблю. — Ты просто запутался, да? — Хотел проверить, станет он меня останавливать или нет. — Стал? — Нет. — Ну тогда можешь собирать вещички. — Да теперь мне вроде понравилось. Несколько месяцев, пока я служил на границе, я пил в обществе Саттона. Однажды мы поехали на танцы в Южную Арму, и я его спросил: — Что мне там понадобится? — Армалитка. Я ехал на танцы в предмете 8234, и Саттон спросил: — Слушай, а ты на танцах пальто снимешь? — Может быть. — И еще. Молчи. — Почему? — Тут бандитов навалом. Из-за твоего произношения мы можем попасть в передрягу. — Так как я приглашу девушку? Суну записку? — Господи, Тейлор, это же танцы. Мы будем пить. — Я могу показать им свою дубинку. Вечер превратился в сущий кошмар. Танцплощадка была забита парами. Ни одной одинокой дамы в пределах видимости. — Они тут все по парам, — сказал я Саттону. — Естественно, это же север, здесь не перебдишь. — Лучше бы мы просто пошли в пивнушку. — И лишились бы общества. Оркестр сохранился еще с доджазовых времен. Девять мужиков в синих блейзерах и белых штанах. Труб — больше, чем в армии. Любой армии. Их репертуар простирался от Хаклбака до крещендо «Бич бойз», захватывая по пути евроазиатские хиты. Вам не узнать, что такое ад, если вы не стояли во влажном танцевальном зале в Южной Арме в толпе, подпевающей «Серфинг сафари». На обратном пути, пока Саттон осторожно двигался по опасной дороге, я заметил фары в зеркале заднего обзора и сказал: — Ну и дела. Машина несколько раз пыталась нас обогнать, но с Саттоном шутки плохи. Правда, оторваться от них нам удалось только у границы. Я спросил: — Как ты думаешь, что это было? — Ничего хорошего. — Значит… — Что хорошего ждать от людей, которые преследуют тебя в четыре утра?
Саттон переехал в Голуэй. Я спросил: — Ты меня преследуешь? — А как же! Он
Открылась дверь, и вошел Кленси. Совсем не тот зверюга, как я его помнил. Он, как говорится, набрал вес. Правильнее будет сказать, растолстел. Что, вне сомнения, больше к лицу старшему инспектору. Лицо красное, щеки обвисли. — Это надо же! — удивился он. Я встал и сказал: — Старший инспектор. Ему понравилось. Он предложил мне сесть. Я сел. Мы не торопились, приглядывались, оценивали друг друга. Обоим не понравилось то, что мы видели. Он спросил: — Чем могу тебе помочь, парень? — Всего лишь капелькой информации. — Вот как… Я рассказал ему о девушке, о просьбе матери. Он сообщил: — До меня дошло, что ты стал кем-то вроде частного сыщика. Я не стал отвечать, лишь кивнул. — Я ожидал от тебя большего, Джек. — Больше чего? — Больше, чем обирать убитую горем женщину. Слышать это было больно — уж слишком похоже на правду. Он пожал плечами и добавил: — Я помню дело. Самоубийство. Я рассказал о телефонном звонке. Он с отвращением вздохнул: — Может, ты сам и позвонил?.. Я сделал последнюю попытку: — Могу я посмотреть досье? — Ты что, совсем спятил?.. Пойди протрезвей… — Это означает «нет»? Он встал, открыл дверь, и я попытался придумать какую-нибудь блестящую реплику на выход. Ничего не придумалось. Пока я ждал, что меня выведут, он сказал: — И не мешайся под ногами, Джек. — Уже не мешаюсь.
Я направился в пивную «У Грогана». Утешал себя тем, что пальто не отобрали. Шон стоял за стойкой. — Кто съел твой пирожок? — спросил он. — Да пошел ты… Я ринулся к своему обычному столику и плюхнулся на стул. Немного погодя Шон принес мне виски. — Судя по всему, ты все еще пьешь, — заметил он. — Я работал… Понял? — По тому делу? — По какому же еще? — Да поможет Бог этой бедной женщине. Потом, когда я уже набрал скорость в смысле выпивки, я сказал Шону: — Извини, я сегодня слегка расчувствовался. — Слегка? — Давление. Не переношу, когда на меня давят. Он перекрестился: — Слава богу. И больше ничего?
Когда частному детективу удается раскрыть преступление? Никогда! Эд Макбейн
Некоторые люди живут так, будто вся их жизнь — сплошное кино. Саттон жил так, будто его жизнь — плохое кино. Говорят, разница между одним другом и отсутствием друзей — бесконечность. Я с этим согласен. И с тем, что нельзя назвать неудачником человека, у которого есть друг. Вынужден с этим согласиться. Саттон — мой друг. Когда я еще только начинал служить в полиции, меня послали на границу. Нудное задание, бесконечные дожди. Мечтаешь о хорошей выпивке. Но тебе дают только холодные сосиски и чипсы в какой-то хижине. Отдохнуть можно было только в пивной. Я пил в заведении, названном «На границе» человеком, у которого было богатое воображение. Когда я там впервые появился, бармен сказал: — Ты легавый. Я громко расхохотался и холодно поглядел на него. — Я — Саттон, — сказал он. Он походил на Алекса Фергюсона. Не на молодого, а на громогласного шоумена на закате славы. — Почему ты в полиции? — спросил он. — Чтобы позлить отца. — А, ненавидишь старика? — Нет, я его люблю. — Ты просто запутался, да? — Хотел проверить, станет он меня останавливать или нет. — Стал? — Нет. — Ну тогда можешь собирать вещички. — Да теперь мне вроде понравилось. Несколько месяцев, пока я служил на границе, я пил в обществе Саттона. Однажды мы поехали на танцы в Южную Арму, и я его спросил: — Что мне там понадобится? — Армалитка. Я ехал на танцы в предмете 8234, и Саттон спросил: — Слушай, а ты на танцах пальто снимешь? — Может быть. — И еще. Молчи. — Почему? — Тут бандитов навалом. Из-за твоего произношения мы можем попасть в передрягу. — Так как я приглашу девушку? Суну записку? — Господи, Тейлор, это же танцы. Мы будем пить. — Я могу показать им свою дубинку. Вечер превратился в сущий кошмар. Танцплощадка была забита парами. Ни одной одинокой дамы в пределах видимости. — Они тут все по парам, — сказал я Саттону. — Естественно, это же север, здесь не перебдишь. — Лучше бы мы просто пошли в пивнушку. — И лишились бы общества. Оркестр сохранился еще с доджазовых времен. Девять мужиков в синих блейзерах и белых штанах. Труб — больше, чем в армии. Любой армии. Их репертуар простирался от Хаклбака до крещендо «Бич бойз», захватывая по пути евроазиатские хиты. Вам не узнать, что такое ад, если вы не стояли во влажном танцевальном зале в Южной Арме в толпе, подпевающей «Серфинг сафари». На обратном пути, пока Саттон осторожно двигался по опасной дороге, я заметил фары в зеркале заднего обзора и сказал: — Ну и дела. Машина несколько раз пыталась нас обогнать, но с Саттоном шутки плохи. Правда, оторваться от них нам удалось только у границы. Я спросил: — Как ты думаешь, что это было? — Ничего хорошего. — Значит… — Что хорошего ждать от людей, которые преследуют тебя в четыре утра?
То, что остается, не всегда лучше того, что потеряно.
Саттон переехал в Голуэй. Я спросил: — Ты меня преследуешь? — А как же! Он