Фукидид Из речи Перикла над могилами воинов

Фукидид

Из речи Перикла над могилами воинов

(Пер.Ф.Г.Мищенко и С.А.Жебелева)

Фукидид

(Около 460-396 гг. до и. э.)

Фукидид - греческий историк, родился в Аттике около 460-455 гг.; принадлежал к богатому и знатному роду. В 424 г. он был выбран стратегом и в качестве командующего эскадрой принимал участие в войне со спартанцами во Фракии. Обвиненный в измене за то, что вовремя не оказал помощи городу Амфиполю, взятому спартанцами, Фукидид был вынужден около двадцати лет провести в изгнании. После Пелопоннесской войны он получил разрешение вернуться на родину и умер около 396 г. Фукидид написал "Историю Пелопоннесской войны", но довел ее лишь до 411 г. Воспитанный в условиях культуры времен Перикла, Фукидид был сторонником умеренной демократии. Перикла он прославляет главным образом за то, что тот сдерживал, "смирял своими речами" демос. Фукидид скорбит о растущем политическом и моральном разложении афинского полиса и идеализирует Перикла как борца за государственные интересы против честолюбия и личной наживы. Если в политических воззрениях Фукидид приближается к Геродоту, то в своей концепции исторического процесса он, в отличие от Геродота, находится под непосредственным влиянием софистического просвещения и проводит разрушительные для религии рационалистические тенденции,

стремится к научной критике источников и выяснению причинности событий. Вместе с тем в условиях развития греческого искусства, драматургии, политического красноречия "История" Фукидида приобрела некоторые художественные черты. Яркость описаний, драматизм и патетичность достигаются главным образом теми многочисленными стилизованными речами, которые Фукидид вкладывает в уста исторических деятелей. В этом отношении особенное внимание заслуживают речи Перикла. Своим языком и стилем "История" Фукидида сыграла большую роль в развитии художественной прозы. (Перевод "Истории" Фукидида Ф.

Г. Мищенко, в переработке С. А. Жебелева, т. I-II, М., 1915.]

(ИЗ РЕЧИ ПЕРИКЛА НАД МОГИЛАМИ ВОИНОВ, КОТОРЫЕ ПЕРВЫМИ ПАЛИ В НАЧАЛЕ

ПЕЛОПОННЕССКОЙ ВОИНЫ)

Кн. II, гл. 37. "Наш государственный строй не подражает чужим учреждениям; мы сами скорее служим образцом для некоторых, чем подражаем другим. Называется этот строй демократическим, потому что он зиждется не на меньшинстве, а на большинстве (демоса). По отношению к частным интересам законы наши предоставляют равноправие для всех {1}; что же касается политического значения, то у нас в государственной жизни каждый им пользуется предпочтительно перед другим не в силу того, что его поддерживает та или иная политическая партия, но в зависимости от его доблести, стяжающей ему добрую славу в том или другом деле; равным образом, скромность звания не служит бедняку препятствием к деятельности, если только он может оказать какую-либо услугу государству. Мы живем свободною политическою жизнью в государстве и не страдаем подозрительностью во взаимных отношениях повседневной жизни; мы не раздражаемся, если кто делает что-либо в свое удовольствие, и не показываем при этом досады, хотя и безвредной, но все же удручающей другого. Свободные от всякого принуждения в частной жизни, мы в общественных отношениях не нарушаем законов главным образом из страха перед ними и повинуемся лицам, облеченным властью в данное время; в особенности же прислушиваемся ко всем тем законам, которые существуют на пользу обижаемым и которые, будучи неписанными, влекут (за нарушение их) общественный позор {2}.

(38) Повторяющимися из года в год состязаниями и жертвоприношениями мы доставляем душе возможность получить многообразное отдохновение от трудов, равно как и благопристойностью домашней обстановки, повседневное наслаждение которой прогоняет уныние. Сверх того, благодаря обширности нашего города, к нам со всей земли стекается все, так что мы наслаждаемся благами всех других народов с таким же удобством, как если бы это были плоды нашей собственной земли.

(39) В заботах о военном деле мы отличаемся от противников следующим: государство наше мы предоставляем для всех, не высылаем иноземцев, никому не препятствуем ни учиться у нас, ни осматривать наш город, так как нас нисколько не тревожит, что кто-либо из врагов, увидев что-нибудь не скрытое, воспользуется им для себя; мы полагаемся не столько на боевую подготовку и военные хитрости, сколько на присущую нам отвагу в открытых действиях. Что касается воспитания, то противники наши еще с детства закаляются в мужестве тяжелыми упражнениями, мы же ведем непринужденный образ жизни и тем не менее с неменьшей отвагой идем на борьбу с равносильным противником. Вот доказательство этому: лакедемоняне идут войною на нашу землю не одни, а со всеми своими союзниками, тогда как мы одни нападаем на чужие земли и там, на чужбине, без труда побеждаем большей частью тех, кто защищает свое достояние. Никто из врагов не встречался еще со всеми нашими силами во всей их совокупности, потому что в одно и то же время мы заботимся и о нашем флоте, и на суше высылаем; наших граждан на многие предприятия. Когда в стычке с какою-либо частью наших войск враги одерживают победу над нею, они кичатся, будто отразили всех нас, а потерпев поражение, говорят, что побеждены нашими совокупными силами. Хотя мы и охотно отваживаемся на опасности, скорее вследствие равнодушного отношения к ним, чем из привычки к тяжелым упражнениям, скорее по храбрости, свойственной нашему характеру, нежели предписываемой законами, все же преимущество наше состоит в том, что мы не утомляем себя преждевременно предстоящими лишениями, а, подвергшись им, оказываемся мужественными не меньше наших противников, проводящих время в постоянных трудах. И по этой и по другим еще причинам государство наше достойно удивления. (40) Мы любим красоту, состоящую в простоте {3}, и мудрость без изнеженности; мы пользуемся богатством как удобным средством для деятельности, а не для хвастовства на словах, и сознаваться в бедности у нас не постыдно, напротив, гораздо позорнее не выбиваться из нее трудом. Одним и тем же лицам можно у нас и заботиться о своих домашних делах, и заниматься делами государственными, да и прочим гражданам, отдавшимся другим делам, не чуждо понимание дел государственных. Только мы одни считаем не свободным от занятий и трудов, но бесполезным того, кто вовсе не участвует в государственной деятельности. Мы сами обсуждаем наши действия или стараемся правильно ценить их, не считая речей чем-то вредным для дела; больше вреда, по нашему мнению, происходит от того, если приступать к исполнению необходимого дела без предварительного