Равиль сделал пометку у себя в блокнотике.

Взобравшись на дерево и держась на нем неведомо как, Вероника рыскала телевиком сквозь приоткрытое окно банкетного зала.

— Господин Кропачев! — крикнула с несильным акцентом, завидев Кузьму Егоровича. — Правда ли, что ваш сын — лидер рок-группы, самым жестким образом настроенной против режима?

Кузьма Егорович (рядом стоял французский Секретарь) брезгливо прикрыл окно, вздохнул:

— У нас пресса тоже совершенно распоясалась, — и, взяв собеседника под локоток, продолжил конфиденциальную беседу: — Так вот, не могли б вы по своим каналам поспособствовать, чтобы… — кивнул на Жюли, которая с повышенным достоинством и чрезвычайным изяществом пила кофе, — эта милая женщина поработала годик-другой в Москве. Для меня лично.

Французский Секретарь постарался сдержать на лице изумление:

— Но вы знаете кто она?!

— Еще бы! — кивнул Кузьма Егорович. — Именно поэтому. Тем более, что мне сообщили, будто она… высокая профессионалка.

— Что верно, то верно, — смущенно подтвердил Секретарь.

— Видите ли, у нас в стране сейчас возрождаются многие старые традиции, и мне хотелось бы оказаться в числе первых, которые…

— О, да! — восхитился Секретарь. — Вы очень смелый человек, господин Кропачев!

— У меня, конечно, тоже есть враги, — вздохнул Кузьма Егорович (Секретарь кивнул весьма понимающе), — но тот факт, что она — коммунистка, многим из них, надеюсь, заткнет рот.

— Коль уж вы все равно идете на такой риск… может, подобрать кого-нибудь… помоложе? Молодые, правда, не очень к нам идут, но если как следует поискать…

— Ну уж нет! — возразил Кузьма Егорович твердо. — Возраст! Опыт! Знание жизни!

— О вкусах, конечно, не спорят, — развел Секретарь руками.

— Вот и условились. С валютой у нас, правда… — пустил Кузьма Егорович многоточие. — Сами знаете…

— Молодая, конечно, обошлась бы вам дороже.

— Ну?! — изумился Кузьма Егорович. — Порядочки! Впрочем, дороже, дешевле — это не так важно: я решил передать вам авторские права на мою последнюю книгу, вы назначите мадам достойное ее вознаграждение, а на остальное… На остальное, — продемонстрировал, что и ему не чуждо понимание комических ситуаций, — купите для СССР одноразовых шприцов, — и, взяв с под носа рюмочку ликера, многозначительно поднял ее в сторону Жюли, которая расплылась в счастливой улыбке.

Во Внукове-2 шел на посадку правительственный самолет.

Несмотря на то, что было уже поздно, темно, сеялся дождик со снегом (Москва резко контрастировала с солнечным, разноцветным Парижем), коллеги Кузьмы Егоровича по руководству страною стояли в должном составе, выстроившись в ряд, только разве шляпы надвинули несколько глубже обычного.

Самолет остановился, подкатили трап, отворилась дверь. Кузьма Егорович показался в проеме и демократично пожал руку стюардессе. Шеренга встречающих двинулась навстречу…

А видеомагнитофон крутился на запись: в большой сосредоточенности наблюдал за встречею по цветному японскому монитору седовласый человек, которому ассистировал некто помоложе. Кузьма Егорович здоровался, отвечал о самочувствии — вроде бы нормально, обычно, обыденно, а вместе — чуть ли не с опаскою, и все норовил скоситься куда-то назад.

Который помоложе на раз усек странность поведения и, справившись с рядком мелких экранчиков, переключил кнопку.

На большой монитор снова вышел проем самолетной двери: сопровождаемая Равилем, показалась в проеме Жюли, вся обвешанная коробками, картонками, чемоданами, сумками.

— Ну, Кузьма Егорович!.. — по внешности добродушно погрозил Седовласый в монитор.

Кузьма Егорович уселся в огромный лимузин, в такие же рассаживались встречавшие. Завыли сирены машин сопровождения. Замигали мигалки. Кавалькада, мягко тронувшись, в мгновенье набрала скорость и, словно нечистая сила, исчезла за темным извивом шоссе…

Жюли ехала на заднем сиденьи «Волги» и смотрела по сторонам. Слева неслись черные кусты и деревья, справа — под маревом освещенного нижним светом неба — посверкивали окнами окраинные кварталы столицы.

— Moscou? — со всею доступной ей восторженностью спросила Жюли.

Равиль обернулся с переднего сиденья и, неестественно улыбнувшись, отрицательно мотнул головою:

— Тропарево.

— Oui, oui, — согласилась Жюли, однако, едва завидев очередной массив, спросила еще восторженнее: — Moscou?

— Востряково, — снова мотнул головою Равиль, улыбнувшись в меньшей степени.

— Moscou?

— Очаково…

У въездных ворот загородной резиденции Кузьмы Егоровича мрачно стояла группка людей с протестующими против засилья аппарата плакатиками. Тут же, на снегу, между сосен, расположился рок-ансамбль — змеи проводов тянулись во тьму.

Едва завидев в конце подъездной аллеи фары эскорта, лидер ансамбля кивнул товарищам и, прервав проигрыш, ребята запели уж-жасно обличительную — по моде текущего восемьдесят девятого — песню. Особенно старалась одетая шубкою девочка лет пяти.

Медленно вплыл в распахнувшиеся и тут же схлопнувшиеся ворота Кузьма Егоровичев лимузин. Никита бросил гитару через плечо, не сомневаясь, что товарищи подхватят, и скользнул сквозь проходную: Кузьма Егорович как раз выбирался из машины.

— Неужто привез?! — полюбопытствовал Никита, сопровождая отца к дому.

— Клоун! — бросил отец на ходу.

— Машка-а! — заорал Никита через весь двор. — Марш домой! Гастроль отменяется. Дед няньку привез.

А Кузьма Егорович, войдя в кабинет и повернув пипочку выключателя, первым делом бросил взгляд на десяток бюстов Ленина, стоящих полукругом на невысоких книжных шкафах. Так он и знал: каждый из идолов был творчески обработан: на одном — рыжий парик, на другом — женские бусы, к третьему прилеплена какая-то медалька, кажется — шоколадная… Не раздеваясь, Кузьма Егорович принялся убирать кощунственные добавки.

— А что, дед, ты правда няньку из Парижа привез? — спросила стоящая на пороге девочка. — Я с папой на гастроль хочу!

Кузьма Егорович обернулся со строгостью.

— Пусть! — сказал. — Пусть я упустил твоего отца. Но из тебя — человека сделаю.

— А, может, лучше — тоже упустишь? — с надеждою поинтересовалась внучка, но Кузьма Егорович не обратил внимания на дерзость: откуда-то сверху звучал особый зуммер.

Не закончив даже с ленинами, Кузьма Егорович ринулся по лестнице, специальным ключиком отпер дверь и снял трубку с телефона, рельефный государственный герб на диске коего заменял сразу все цифры.

— Спасибо, — буркнул, послушав. — Прямо сейчас? — выказал удивление — не удивление,