над выпуклым горизонтом. От края мира исходил неясный свет. Урожайная Луна вздрогнула, почувствовав какое-то новое ощущение; неожиданное, настойчивое, хотя и не слишком неприятное — однако новая плоть подсказала ей, что продолжительное воздействие этой дрожи может быть не только болезненно, но и крайне опасно.

— Что это было? — поинтересовалась она, глядя на мурашки, высыпавшие на ее черной, как космос, коже. В этом воплощении она носила личину, более или менее соответствовавшую стандартам женских особей своего исходного вида, — плоть элегантную, лишенную волосяного покрова, тонко настроенную по ее запросу и отмеченную печатью минималистичной эстетики.

— Полагаю, ветер, — отвечала Благоухающий Кулабар, склонная, как обычно, во всем подкалывать своего капитана и потому выбравшая себе новое обличье в дуккимском стиле, характерном для одного из тех вымерших человекообразных подвидов, что возникли и развились после массового вымирания разумных существ на Кетреме, планете, почти безнадежно погребенной под неисчислимыми культурными слоями истории Клады.

Она была теперь мала ростом и широка в талии — вся как бы составленная из овалов и выпуклостей, — и горделиво несла пышную копну тщательно завитых волос, слегка прикрывавших ее затылок и волнами ниспадавших на плечи. Еще пары минут не прошло, как команда «Всеприсущего божественного аромата» получила новые тела, и Урожайная Луна ощутила почти непреодолимое стремление позабавиться поиграть поиграть с этой роскошной гривой своего инженера.

— Могла бы и приодеться поприличнее, — заметила она, и тут по прихотливо вогнутой чаше мира прокатился гром, сотрясая каменную ступу для вновь воплощенных. — Ладно, думаю, нам пора за дело.

Некогда дуккимцы слыли суровым и прагматичным подвидом.

Урожайная Луна и Благоухающий Кулабар провели ночь в юрте из живой кожи, выращенной на земле Равнины Хой. Гремел гром, юрта хлопала и трепыхалась на ветру, и на Равнине Хой паслись, издавая нечленораздельное мычание, странные твари, походившие на призраков бури. Но эти звуки не были столь настойчивы и продолжительны, как стоны Урожайной Луны, чьи длинные, затянутые в темную кожу члены полыхали огнем и изгибались от невыносимой боли; ей казалось, что новое тело сейчас умрет. Умрет.

— Первые часы в новом теле могут сопровождаться определенным мышечным дискомфортом, — вежливо заметила юрта, — по мере того, как тонус мышц придет в норму для данного тела, эти симптомы пройдут сами собой в течение нескольких дней.

— Дней! — возопила Урожайная Луна. — Выгрузи меня обратно прямо сейчас!

— Я могу снабдить вас обезболивающими средствами, — сказала палатка. И пока все звезды не погасли на небесном шатре, крыша которого была натянута в десяти километрах над их головами, Урожайная Луна была вынуждена сосать сдобренное анальгетиками молоко из сосцов, услужливо выпяченных на стенке юрты. Тем временем они с Благоухающим Кулабаром неустанно прочесывали Небесную Равнину Хой до самых ее границ, погруженных в поле уменьшенной гравитации, в поисках Иерихонской Розы. Этот мир, наиболее близкий к Сердцевинному из всех плотских уровней бытия, уже долгое время был пристанищем аскетов и блуждающих душ. Загибающийся в бесконечность край равнины символизировала, среди прочего, непрестанный духовный поиск душой своего предназначения, а быть может, и ее исконную сопричастность виртуальным пространствам там, за крышей небесного шатра, где Выгруженные построили свои собственные вселенные, — каждая следующая неизменно оказывалась больше, чем та, в которой содержалась сама. Однако этот крохотный покрытый травой шарик был все же достаточно велик, чтобы вместить десятки тысяч странствующих монахов и столпников, кенобитов^[4] и саддху^[5], неспешно дрейфующих в травяном океане.

— Я уверена, что мы уже бывали здесь прежде, — сообщила Благоухающий Кулабар. Они были в третьей по счету монаде за время поисков. Восемьдесят дней назад Урожайная Луна ощутила в боли нового воплощения зародыш радости обладания плотью, даже в этой прерии с искусственно пониженной гравитацией, и теперь каждую свободную минутку уделяла вдохновенному изучению своих матово-черных изящных форм.

— Думаю, ты права.

— Кровавая Иерихонская Роза, — пробормотала Благоухающий Кулабар. Они бежали вприпрыжку, трехметровыми скачками, направляясь к одинокому маленькому деревцу, растущему на отшибе посреди высоких трав. Его ветви изгибались, устремляясь к небесам, словно молитвенно сложенные руки. — Даже на том корабле… оставалась она… типичным созданием из плоти и крови. Ленивым и бессовестным.

Когда Иерихонская Роза исчезла, только-только пройдя рутинную послеполетную инспекцию, вместе с ней исчезло и кое-что еще. Кольцо Вертанди — имя, галактическая координата, вектор, отмечавший направление ускоренных перемещений всех сил Врага десятилетие за десятилетием. На обратном пути личности Капитана и Инженера поневоле перепутывались, сращивались, образуя химерическое временное единство, и обе они поняли, что их Сестра по Оружию постигла своим непревзойденным умом нечто большее, чем просто цель аннигилированного и обращенного в прах флота. Этикет душеединства воспрещал вмешательства в частные отсеки коллективного бессознательного, чем Иерихонская Роза умело и воспользовалась, дабы сохранить в тайне свои помыслы. Ревнивые божества монотеистических религий не были и на толику столь рьяны, как опросчики Клады — но даже Нежные Инквизиторы Палаты Вечно Обновляющихся Вод бессильно кружились вокруг этого сокрытого места, как волны, разбивающиеся о риф. Вектор. Имя. Подтверждение сообщения, полученного ими триста лет назад.

Кольцо Вертанди.

Еще не увидев лица, обрамленного вагинообразным дуплом живого дерева, Урожайная Луна и Благоухающий Кулабар уже поняли, что их маленькое путешествие подошло к концу. Когда они в первый раз повстречались в виртуальной софриндийской пустыне, чтобы выслушать предполетную инструкцию Палаты Вечно Обновляющихся Вод (включавшую, среди прочего, потоковое детальное сканирование душ), между ними возникла мгновенная симпатия, близость, позволившая предположить, что некогда они были единым существом, чья самость впоследствии оказалась разделенной, многократно скопированной и перекомбинированной с мириадами других выгруженных личностей. Эмпатия выдерживает испытание временем, распространяется через парсеки безжизненных пустынь, проникает за линии фронтов и делает явными самые потаенные секреты.

— Тебе больно? — спросила Благоухающий Кулабар. Листья свисали с