Вообще правда, но поменьше трогательных слов, очень прошу.
Вальченко: Но в одном отношении коммунары выше нас. У коммунаров прямее и сильнее действие. А мы иногда раздумываем и колеблемся. Я вот считаю: напрасно Петр Петрович не пошел с обыском. Я три месяца назад тоже не пошел бы. А сейчас пойду, если пошлете. Петр Петрович, это у нас остатки российской интеллигенщины…
Романченко: Это переходит всякие границы…
Синенький: Осторожнее, осторожнее…
Воргунов: Говорите, я тоже речь скажу.
Вальченко: И я заявляю: мы вместе с вами, и мы не сдадим.
Аплодисменты.
Торская: Наконец, вы экзамен выдержали… Вальченко: Да что вы говорите? Так легко разве? Жученко: Товарищи… Воргунов: И я речь скажу. Вальченко, действительно перешел всякие границы — я сам эту… интеллигенщину не выношу. Не в том дело. Дело в другом: у коммунаров коллектив, а у нас нет. У них комсомол, вот совет командиров, а у нас что? Но ничего, мы уже входим в ваш коллектив. Это очень приятно чувствовать. А если это не почувствуешь, то ничего и не поймешь в новом. Я вот очень рад, что меня уже записали в дивизион подводных лодок. Романченко: Вы дредноут. Воргунов: Ну, вот видите, даже дредноутом. У коммунаров мы прежде всего должны научиться прямо смотреть, прямо говорить, прямо действовать. Коммунары никогда не лгут, вот что удивительно. Даже Федька, безусловно стащивший флакон масла, даже он имеет право не считать себя преступником и с негодованием отбрасывать всякие обвинения. За него внутренняя глубокая правда: порученный ему «кейстон». Я теперь буду поступать по-федькиному, хотя, конечно, от меня не нужно запирать все флаконы с маслом. А завод наш пойдет хорошо. Это точно.
Овации. Все что-то кричат, аплодируют.
Крейцер: Молодец, теперь вы настоящий молодец. Романченко: Так корешки не поступают… Воргунов: Чего, напутал? Романченко: Конечно, напутали. Теперь ему масло отдавать нужно. Воргунов: А и верно. Вот, понимаешь, какая у меня непрактическая натура. Но знаешь что? Я тебе куплю флакон масла. Синенький: Два флакона. Воргунов: Хорошо — два.
Забегай, Черный, Одарюк, Белоконь входят.
Жученко: Ну? Забегай (выкладывает на стол): Вот всякий инструмент, вот Собченко штанген; твоя метка, Санчо? Вот ключи и отмычки, а вот… часы самого Белоконя.
Тишина.
Жученко: Что вы скажете, Белоконь? Белоконь: Ничего не скажу. Крейцер: С Белоконем мы будем разговаривать в другом месте. Алексей Степанович, дайте двух коммунаров, пускай отведут Белоконя по этой записке. Белоконь, скажите вот что: Григорьев знал о ваших кражах? Белоконь: Нет. Григорьев: Я не знал ничего, честное слово. Крейцер: Вы все-таки ко мне зайдите, товарищ Григорьев.
Белоконь уходит с двумя коммунарами.
Жученко: Ну, что же, как будто все. Товарищ Григорьев, вы у нас работать больше не будете? Григорьев: Нет. (Вышел.) Дмитриевский: Разрешите и мне уйти. Но на прощание два слова. Я не буду оправдываться. Я попал в какую-то грязнейшую и отвратительнейшую яму. Я не могу простить себе свою слепоту и глупость. Но многого я еще и сейчас не понимаю, и у вас я работать, конечно, не могу. Все-таки вы меня многому научили. Прощайте. (Вышел.)
Тишина.
Синенький: И адмиральский корабль взлетел на воздух.
Смех.
Жученко: Ванька, ну что ты выстраиваешь? Слово Александру Осиповичу. Крейцер: Все кончено, товарищи коммунары, мне и говорить нечего. Главным инженером назначаю товарища Воргунова.
Аплодисменты.
Крейцер: Ну вот, теперь одного не хватает — пятидесяти машинок. Воргунов: Ну, это пустяк… Жученко: Все? Еще одно маленькое дело. Нестеренко Наташа подала заявление. Да она сама скажет. Наташа: Да, я виновата, я не сказала товарищам и поступила плохо. Прошу меня простить и выпустить меня как коммунарку. Жученко: Кому слово? Зырянский: Она поступила нехорошо. Из-за любви забыла и товарищей и дисциплину. Таких вещей прощать нельзя. Вышла замуж без… Воргунов: Благословения родителей. Зырянский: Что? Воргунов: Без благословения совета командиров. За это раньше родители проклинали. Зырянский: Проклинать не будем, а предлагаю посадить Наташу и Петра на пять часов под арест. Романченко: Правильно. Крейцер: Вот изверг! Романченко: А то они все поженятся. Воргунов: Вы кровожадные звери. Жученко: Есть другое предложение: амнистировать, выдать приданое, как полагается выходящему коммунару. Избрать для этого комиссию: Торская, Ночевная. Голосую. Кто за это предложение, прошу поднять руки. Девять. Кто против? (Начинает считать.) Один, два. (Замечает поднявших руки подлодок.) А вы чего голосуете? Против один. Романченко: Конечно, если нас не считать. Воргунов: Довольно с тебя на сегодня крови… Жученко: Все. Список постов будет объявлен завтра. Закрываю заседание.
Шум, группы расходятся.
Забегай (Шведову): Я на пост снабжения, смотри ж… Блюм: Значит, ко мне? Замечательно. Завтра же едем. И без победы не возвращаться. Значит как? Со щитом или под щитом. Захаров: Не под щитом, а на щите. Блюм: На щите, что это значит? Захаров: Со щитом — значит с победой, на щите — значит убит. С победой или убитый. Блюм: На щите нам как-то не подходит, правда, товарищ Забегай? Тогда скажем просто: со щитом или с двумя щитами. Крейцер: Где же вы другой возьмете? Блюм: Мало разве дураков? Нужно уметь. Будут же убитые какие-нибудь? Крейцер: Лишних щитов тоже не натаскивайте в коммуну. А то вот навезли калиброванной меди на три года. Куда это годится? Блюм: Калиброванная медь? Первый раз слышу… Ах, да… (Уходит.) Крейцер: Ну, до свидания, товарищи. Кого подвезти в город? Троян: Нам нужно еще с ребятами посты наметить.
Все вышли. Остались Вальченко и Торская.
Торская: Что же, пора и нам. Бой кончен. Вальченко: Мне не хочется никуда отсюда уходить, Надежда Николаевна. Торская (подходит к нему. Положила руки на его плечи, смотрит в глаза): Милый!
Вальченко вдруг обнимает ее и целует в глаза. В дверях Зырянский.
Торская: Ах… Алеша… Что? Без совета командиров? Алеша, а когда будет следующее заседание? Зырянский: У вас всегда… совет командиров во вторую очередь.
Занавес
Аплодисменты.
Торская: Наконец, вы экзамен выдержали… Вальченко: Да что вы говорите? Так легко разве? Жученко: Товарищи… Воргунов: И я речь скажу. Вальченко, действительно перешел всякие границы — я сам эту… интеллигенщину не выношу. Не в том дело. Дело в другом: у коммунаров коллектив, а у нас нет. У них комсомол, вот совет командиров, а у нас что? Но ничего, мы уже входим в ваш коллектив. Это очень приятно чувствовать. А если это не почувствуешь, то ничего и не поймешь в новом. Я вот очень рад, что меня уже записали в дивизион подводных лодок. Романченко: Вы дредноут. Воргунов: Ну, вот видите, даже дредноутом. У коммунаров мы прежде всего должны научиться прямо смотреть, прямо говорить, прямо действовать. Коммунары никогда не лгут, вот что удивительно. Даже Федька, безусловно стащивший флакон масла, даже он имеет право не считать себя преступником и с негодованием отбрасывать всякие обвинения. За него внутренняя глубокая правда: порученный ему «кейстон». Я теперь буду поступать по-федькиному, хотя, конечно, от меня не нужно запирать все флаконы с маслом. А завод наш пойдет хорошо. Это точно.
Овации. Все что-то кричат, аплодируют.
Крейцер: Молодец, теперь вы настоящий молодец. Романченко: Так корешки не поступают… Воргунов: Чего, напутал? Романченко: Конечно, напутали. Теперь ему масло отдавать нужно. Воргунов: А и верно. Вот, понимаешь, какая у меня непрактическая натура. Но знаешь что? Я тебе куплю флакон масла. Синенький: Два флакона. Воргунов: Хорошо — два.
Забегай, Черный, Одарюк, Белоконь входят.
Жученко: Ну? Забегай (выкладывает на стол): Вот всякий инструмент, вот Собченко штанген; твоя метка, Санчо? Вот ключи и отмычки, а вот… часы самого Белоконя.
Тишина.
Жученко: Что вы скажете, Белоконь? Белоконь: Ничего не скажу. Крейцер: С Белоконем мы будем разговаривать в другом месте. Алексей Степанович, дайте двух коммунаров, пускай отведут Белоконя по этой записке. Белоконь, скажите вот что: Григорьев знал о ваших кражах? Белоконь: Нет. Григорьев: Я не знал ничего, честное слово. Крейцер: Вы все-таки ко мне зайдите, товарищ Григорьев.
Белоконь уходит с двумя коммунарами.
Жученко: Ну, что же, как будто все. Товарищ Григорьев, вы у нас работать больше не будете? Григорьев: Нет. (Вышел.) Дмитриевский: Разрешите и мне уйти. Но на прощание два слова. Я не буду оправдываться. Я попал в какую-то грязнейшую и отвратительнейшую яму. Я не могу простить себе свою слепоту и глупость. Но многого я еще и сейчас не понимаю, и у вас я работать, конечно, не могу. Все-таки вы меня многому научили. Прощайте. (Вышел.)
Тишина.
Синенький: И адмиральский корабль взлетел на воздух.
Смех.
Жученко: Ванька, ну что ты выстраиваешь? Слово Александру Осиповичу. Крейцер: Все кончено, товарищи коммунары, мне и говорить нечего. Главным инженером назначаю товарища Воргунова.
Аплодисменты.
Крейцер: Ну вот, теперь одного не хватает — пятидесяти машинок. Воргунов: Ну, это пустяк… Жученко: Все? Еще одно маленькое дело. Нестеренко Наташа подала заявление. Да она сама скажет. Наташа: Да, я виновата, я не сказала товарищам и поступила плохо. Прошу меня простить и выпустить меня как коммунарку. Жученко: Кому слово? Зырянский: Она поступила нехорошо. Из-за любви забыла и товарищей и дисциплину. Таких вещей прощать нельзя. Вышла замуж без… Воргунов: Благословения родителей. Зырянский: Что? Воргунов: Без благословения совета командиров. За это раньше родители проклинали. Зырянский: Проклинать не будем, а предлагаю посадить Наташу и Петра на пять часов под арест. Романченко: Правильно. Крейцер: Вот изверг! Романченко: А то они все поженятся. Воргунов: Вы кровожадные звери. Жученко: Есть другое предложение: амнистировать, выдать приданое, как полагается выходящему коммунару. Избрать для этого комиссию: Торская, Ночевная. Голосую. Кто за это предложение, прошу поднять руки. Девять. Кто против? (Начинает считать.) Один, два. (Замечает поднявших руки подлодок.) А вы чего голосуете? Против один. Романченко: Конечно, если нас не считать. Воргунов: Довольно с тебя на сегодня крови… Жученко: Все. Список постов будет объявлен завтра. Закрываю заседание.
Шум, группы расходятся.
Забегай (Шведову): Я на пост снабжения, смотри ж… Блюм: Значит, ко мне? Замечательно. Завтра же едем. И без победы не возвращаться. Значит как? Со щитом или под щитом. Захаров: Не под щитом, а на щите. Блюм: На щите, что это значит? Захаров: Со щитом — значит с победой, на щите — значит убит. С победой или убитый. Блюм: На щите нам как-то не подходит, правда, товарищ Забегай? Тогда скажем просто: со щитом или с двумя щитами. Крейцер: Где же вы другой возьмете? Блюм: Мало разве дураков? Нужно уметь. Будут же убитые какие-нибудь? Крейцер: Лишних щитов тоже не натаскивайте в коммуну. А то вот навезли калиброванной меди на три года. Куда это годится? Блюм: Калиброванная медь? Первый раз слышу… Ах, да… (Уходит.) Крейцер: Ну, до свидания, товарищи. Кого подвезти в город? Троян: Нам нужно еще с ребятами посты наметить.
Все вышли. Остались Вальченко и Торская.
Торская: Что же, пора и нам. Бой кончен. Вальченко: Мне не хочется никуда отсюда уходить, Надежда Николаевна. Торская (подходит к нему. Положила руки на его плечи, смотрит в глаза): Милый!
Вальченко вдруг обнимает ее и целует в глаза. В дверях Зырянский.
Торская: Ах… Алеша… Что? Без совета командиров? Алеша, а когда будет следующее заседание? Зырянский: У вас всегда… совет командиров во вторую очередь.
Занавес