иногда мне все это снится. Как мы кончали этого типа — забыть трудно. Но, в конце концов, тогда было не до церемоний.
Ролан прибавляет газу.
— Она ничего не знает, — говорит Бабетт. — Только то, что скоро после этого его убили. Было справедливо сказать ей хотя бы это.
— Вероятно. А вот ему все это показалось не очень-то справедливым. Помню его лицо, когда мы остановились прямо посреди леса, — сразу понял, что с ним кончено. Но держался он храбро, это точно.
— Всегда легче быть храбрецом, чем просто мужчиной, — говорит Бабетт. — Надругаться над таким ребенком... Как подумаю: сколько сил отдала, чтобы она ничего с собой не сделала. Эти первые ночи... Ничего страшного, что теперь она снова переживает старое, вполне естественно.
Машина на полной скорости выезжает на улицу, ведущую к дому Мишель.
— Да, скотина была порядочная, — говорит Ролан. — Чистокровный ариец — все они тогда этим бредили. Ну, естественно, попросил сигарету, чтобы все по полной программе. Потом захотел узнать, почему его ликвидируют; ну, мы ему объяснили по-свойски. Когда он мне снится, то чаще всего в тот самый момент: вид удивленный, презрительный, и заикался так, почти элегантно. И упал — лицо вдрызг — прямо в кучу листьев.
— Пожалуйста, хватит, — говорит Бабетт.
— И поделом. Да и не было у нас другого оружия. Патрон с дробью, если взяться умело... Теперь налево? Вон там?
— Да, налево.
— Надеюсь, коньяк у них найдется, — говорит Ролан, притормаживая.