словам Риди, биографа Морзе, – человек мог передавать миганием глаз, топотом ног; умирающие пользовались ею, когда у них не хватало голоса говорить и силы писать; заключенные переговаривались при помощи ее в своих одиночных камерах; глухонемые пользуются ею, прикасаясь пальцами. Применения ее бесконечны. Это всемирный телеграфный язык».

В течение остального пути Морзе разрабатывал свою идею. Он сделал чертежи и показал их своим спутникам, интересовавшимся этим предметом; и впоследствии показания их в судах сослужили добрую службу Морзе, подтвердив, что изобретение электрического телеграфа было сделано осенью 1832 года.

Прощаясь с командиром судна по прибытии в Нью-Йорк, Морзе весело сказал ему:

– Ну, капитан, если вы когда-нибудь услышите о телеграфе, вспомните, что изобретение это было сделано на борту доброго корабля «Sully».

Глава II. Борьба и первый успех

Твердость Морзе в предстоящей борьбе. – Он показывает свой аппарат в Нью-Йорке. – Холодное отношение публики. – Неудача в конгрессе. – Путешествие в Европу и знакомство с Дагером. – Вторая бесплодная попытка Морзе заинтересовать своим изобретением членов конгресса в Вашингтоне. – Бедствия и нищета. – Рассказ студента. – Пророческие слова Морзе об Атлантическом телеграфе. – Поездка в Вашингтон. – Последняя попытка Морзе на конгрессе. – Отчаянное положение. – Неожиданное радостное известие. – Билль о телеграфе принят сенатом. – Устройство первой телеграфной линии. – Недоверие публики. – Первый успех.

Высадившись в Нью-Йорке со своей драгоценной записной книжкой в кармане, Морзе должен был выдержать несколько лет самой тяжелой борьбы и лишений. Бывали минуты, когда дело казалось окончательно погибшим, и только одна непоколебимая вера в конечный успех его изобретения могла удержать Морзе от полного отчаяния. Его поддерживало убеждение, что именно через него пишущий телеграф должен был сделаться всемирным достоянием. Теперь изобретатель поглотил в нем художника, и он совсем оставил живопись. Кое-как существовал он на деньги, собранные его друзьями по подписке для исполнения предполагавшейся картины в Капитолии по заказу правительства; он вернул их полностью и с процентами лишь в 1841 году.

Более пяти лет усиленного труда пошло на окончательную разработку его аппарата, и к концу этого срока тот уже мог действовать удовлетворительно, передавая известия между двумя отдаленными пунктами. В течение этого времени Морзе не раз показывал свой прибор публике в залах Нью-Йоркского университета; всех очень занимало это изобретение, но большинство считало его только остроумной научной игрушкой, на которую даровитый художник бесполезно тратил свое время.

Еще в 1832 году он показывал свой аппарат в комитете конгресса и просил, чтобы правительство ассигновало известную сумму на устройство опытной телеграфной линии между Вашингтоном и Балтиморой. Ходатайство его не имело успеха; тогда он попросил о выдаче патента на изобретение. В надежде заинтересовать в этом деле европейские государства и чтобы получить иностранные привилегии, он предпринял поездку в Европу, из которой вернулся домой с разбитыми надеждами и чуть ли не в нищете. В это время он сошелся в Париже с Дагером, и два первых изобретателя того времени познакомили друг друга со своими открытиями.

По возвращении в Нью-Йорк Морзе некоторое время занимался дагеротипом и стал делать первые снимки в Америке.

– Если из моего телеграфа, – говорил он, – ничего не выйдет, то я буду зарабатывать себе хлеб дагеротипом, потому что портретная живопись при нем сделается уж совсем неблагодарным ремеслом.

Зимою 1837 года он вторично пытался заинтересовать своим изобретением членов конгресса в Вашингтоне. Его прибор состоял из двух обвитых бумагою и намотанных на больших катушках проволок, каждая по пять миль длиною, составлявших в общей сложности цепь в десять миль и соединенных на одном конце с батареей, а на другом – с пишущим аппаратом его изобретения. Члены конгресса с любопытством смотрели на его опыты, но из этого ничего не вышло, и Морзе уехал в Нью-Йорк с горьким сознанием, что все его старания вызывали только одни насмешки. Здесь он нанял маленькую комнату в отдаленной части города, в которой помещались его мастерская, спальня, кухня и где он провел три самых тяжелых года своей жизни.

Он решил во что бы то ни стало добиться своей цели и убедить весь мир в практическом значении телеграфа. Живописью он теперь занимался только для того, чтобы заработать на хлеб; но заработок его был плохим, и ему не раз приходилось голодать.

Вот что он говорит в письме к своему близкому приятелю в 1841 году:

«Я не встречаю ни сочувствия, ни помощи со стороны людей, знающих меня. В течение двух лет я существовал на самые жалкие средства и отказывал себе даже в необходимой пище, чтобы скопить достаточно денег для представления моего аппарата в конгрессе. Я гибну от недостатка средств. Никому не известно, скольких дней и месяцев беспрерывного труда стоило мне усовершенствование моего аппарата. Только одно сознание, что у меня в руках изобретение, которое может сделать эру в развитии цивилизации и облагодетельствовать миллионы людей, поддерживает меня в этих испытаниях…»

Один из студентов Нью-Йоркского университета рассказывает следующий эпизод из жизни Морзе в это время:

«Я поступил учеником живописи к Морзе; кроме меня было еще трое. Я скоро узнал, как плохи были дела нашего профессора. Я уплатил ему гонорар за первую четверть, но когда подошел срок второго платежа, у меня вышла задержка с деньгами, а из дому не прислали вовремя. Как-то раз Морзе пришел ко мне и спросил с видимым затруднением:

– Ну что, мой молодой друг, как мы насчет денег?

– Извините, профессор, вышла задержка, и я жду денег только на будущей неделе.

– На следующей неделе? – переспросил он с грустью. – Да я к тому времени умру.

– Умрете, сэр?

– Да, умру с голоду.

Я был поражен и совершенно растерялся.

– У меня только десять долларов, могу ли я вам служить этим? – спросил я.

– Десять долларов по крайней мере спасут меня от голодной смерти.

Я передал ему деньги, и мы пообедали вместе. Обед был самый скромный, но сытный. Когда мы поели, он сказал:

– Это моя первая еда за последние сутки. Ни за что не становитесь художником: это полная нищета. Дворовой собаке лучше живется на свете. Та самая восприимчивость, что побуждает художника к работе, делает его более других чувствительным к страданиям».

Долго было бы пересказывать все страдания и неудачи, которые испытал великий изобретатель, пока не добился осуществления своей идеи. Летом 1842