- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- . . .
- последняя (115) »
племени текеста, среди которых попадались и метисы, нагружавшие и разгружавшие корабли под надзором десятников и испанских офицеров. Наверняка они же служили и носильщиками, доставлявшими багаж пассажиров по указанным адресам.
Мерседес пригляделась к поведению офицеров порта: не похоже, чтобы те кого-то подстерегали. Так что она двинулась к берегу чуть кокетливой поступью девушки, которая знает, что нравится, и легко спрыгнула на причал.
Затем она обратилась к одному из десятников, чтобы спросить у него адрес приличной гостиницы. Тот окинул ее взглядом, умилился, сделался вежливым и посоветовал «Посада дель Алькальде», заведение, которое содержит его добрая подруга донья Ана. Он намекнул, что стоит сослаться на него, и даже кликнул индейца, которому поручил проводить барышню и отнести ее багаж. Багаж этот состоял из маленького плетеного чемодана и большой кожаной сумки. Однако именно с этой сумкой путешественница не захотела расстаться.
Они пешком пересекли город, если можно так назвать торговую факторию, состоящую всего из одной большой улицы, застроенной с обеих сторон деревянными домами с широкими верандами, где проживало тысячи две колониальных чиновников да примерно столько же прочего люда: купцов, фрахтовщиков, плотников и авантюристов всех мастей, решивших набить себе тут карманы.
Донья Ана, увядшая в испарениях тропиков матрона, развешивала белье на задворках гостиницы. Она явилась на зов с угрюмым видом, но смягчилась при имени десятника. Даже изобразила слащавую улыбку, обнажив гнилые зубы. Потом проводила новую постоялицу в ее комнату и велела индейцу поднять туда плетеный чемодан.
— Плата вперед, — сказала она. — Пятнадцать мараведи за ночь.
Девушка достала из складок своего плаща кошелек и с улыбкой отсчитала требуемую сумму. Матрона была смущена. Нечасто встретишь такую воспитанную барышню.
— Senorita, — сказала она. — Майами — порт. Вечерами на улицах опасно. Моряки — пьяницы, а индейцы — дикари. Такая миленькая девушка, как ты, и десяти шагов не сделает, как к ней пристанут. Незачем искать bodegon.[7] Я тебе сама подам ужин, и он будет получше, чем в другом месте.
Мерседес де Леаль согласилась, одарив хозяйку улыбкой.
Оставшись одна, девушка закрыла дверь на задвижку и рухнула на кровать. Столько ночей она спала только вполглаза!
Чем же его опоили? Что сделали с его телом, как смогли превратить в животное? Его член вспахивал лоно графини Миранды, стонавшей от сладострастия. Ее перезревшие груди колыхались на помятом животе. А сзади в него напирал чертов францисканец. Капли пота падали на его плечи. Графиня стонала. Брат Игнасио багровел. Висентино же, изнемогая, чувствовал, как мертвеют его мозг и внутренности. Его телом пользовались как вещью. У него украли тело. Не могло его тело совокупляться с этой похотливой самкой. Сцена регулярно повторялась больше двух лет подряд с небольшими вариациями. Всякий раз, как губернатор отправлялся в инспекционную поездку, что случалось довольно часто, суку и ее прихвостня вновь охватывала страсть. Он задыхался в объятиях брата Игнасио. Великое небо, как духовник мог исповедовать после этого? И исповедовался ли сам? Искривленный агонией оргазма красный рот доньи Консепсьон и симметрично — ее пронзенные срамные уста. Так было, пока дворцовый садовник, индеец, не заметил однажды, как он любуется желтыми колокольчиками дурмана. — Трех листиков довольно, chico.[8] Одну ночь настоять в вине — и прощай! Навек в безумный сон! И индеец разразился смехом, распахнув беззубый рот. — Adios, mundo crudel![9] Этот смех смущал душу, неотступно преследовал его. Три листика. В тот вечер в них словно дьявол вселился, наверняка из-за перемены места, давшей ощущение призрачной свободы. Они захотели повторить. Каждый уже выпил по бутылке вина. Он предложил перевести дух, промочив горло андалузским. И наполнил бокалы, вылив потом содержимое своего в большую вазу с аронником. — Ангелочек, ты совратишь даже чертей в аду, — признался ему брат Игнасио. — Una vez mas… La parrillada![10] Висентино де ла Феи судорожно вздрогнул и проснулся. В горле пересохло, хотелось помочиться. Комнату уже наполнили нервным звоном первые вечерние комары. Он сел на кровати, прерывисто дыша, потом помочился в жестяной горшок, отпил глоток воды из пористого глиняного кувшина и посмотрел на себя в зеркало. Пот смыл румяна, скрывавшие пушок на верхней губе. Он открыл плетеный чемодан, купленный в Веракрусе вместе с женским платьем; бросил взгляд на мужскую одежду, унесенную из дворца, и наконец достал бритву, чашку и мыло. Побрился с хирургической тщательностью. Потом наскоро освежился и достал просторный длинный халат из вышитого батиста, украденный у старшей дочери доньи Исабель, дуэньи. Осмотрев его, надел на себя, перетянул в талии шелковым пояском, сунул за пазуху кинжал, прихваченный в комнате графини, и спустился вниз перекусить, не забыв свою сумку, которую поставил под стул. Ключ от ларца, осторожно снятый с графини, висел теперь на его собственной шее. На той же самой цепочке. Трактирщица по-матерински позаботилась о нем, усадив за отдельным столом у окна. На фоне неба оттенка индиго цвели магнолии. Едва Висентино притронулся к жаркому с картофельным салатом, как в зал шумно ввалились три человека с размашистыми жестами и, усевшись за стол, заказали вина и обильный ужин. Это были испанцы, судя по одежде — купцы. Они громко переговаривались между собой: — …королевский улов! Губернатор этого не перенес. Помер с горя! В Мехико только об этом и говорят. Висентино напряг слух. — Ему еще повезло: только половину истории узнал. Графиня-то, его жена, наставляла ему рога с пажом и духовником! Все трое затряслись от скабрезного смеха. — Сразу с обоими? — Представьте себе! — И что с ней стало? — Вернулась в Севилью. Похоже, наполовину спятила. — А сокровище куда подевалось? — спросил один из сотрапезников. — Тайна! Исчезло вместе с пажом. Я слышал, что этим делом очень заинтересовался сам инквизитор. Не знаю, то ли из-за пропавших драгоценностей, то ли из-за смерти духовника. Висентино почувствовал, что бледнеет. К счастью, донья Ана экономила на свечах и в трактире было темновато. Кусок картошки застрял у него в горле, и он смог протолкнуть его, только сделав большой глоток вина. — Такие драгоценности, — сказал другой сотрапезник назидательно, — не очень-то спрячешь. Когда мальчишка попытается их продать, тогда его и схватят. Описание драгоценностей, наверное,
Чем же его опоили? Что сделали с его телом, как смогли превратить в животное? Его член вспахивал лоно графини Миранды, стонавшей от сладострастия. Ее перезревшие груди колыхались на помятом животе. А сзади в него напирал чертов францисканец. Капли пота падали на его плечи. Графиня стонала. Брат Игнасио багровел. Висентино же, изнемогая, чувствовал, как мертвеют его мозг и внутренности. Его телом пользовались как вещью. У него украли тело. Не могло его тело совокупляться с этой похотливой самкой. Сцена регулярно повторялась больше двух лет подряд с небольшими вариациями. Всякий раз, как губернатор отправлялся в инспекционную поездку, что случалось довольно часто, суку и ее прихвостня вновь охватывала страсть. Он задыхался в объятиях брата Игнасио. Великое небо, как духовник мог исповедовать после этого? И исповедовался ли сам? Искривленный агонией оргазма красный рот доньи Консепсьон и симметрично — ее пронзенные срамные уста. Так было, пока дворцовый садовник, индеец, не заметил однажды, как он любуется желтыми колокольчиками дурмана. — Трех листиков довольно, chico.[8] Одну ночь настоять в вине — и прощай! Навек в безумный сон! И индеец разразился смехом, распахнув беззубый рот. — Adios, mundo crudel![9] Этот смех смущал душу, неотступно преследовал его. Три листика. В тот вечер в них словно дьявол вселился, наверняка из-за перемены места, давшей ощущение призрачной свободы. Они захотели повторить. Каждый уже выпил по бутылке вина. Он предложил перевести дух, промочив горло андалузским. И наполнил бокалы, вылив потом содержимое своего в большую вазу с аронником. — Ангелочек, ты совратишь даже чертей в аду, — признался ему брат Игнасио. — Una vez mas… La parrillada![10] Висентино де ла Феи судорожно вздрогнул и проснулся. В горле пересохло, хотелось помочиться. Комнату уже наполнили нервным звоном первые вечерние комары. Он сел на кровати, прерывисто дыша, потом помочился в жестяной горшок, отпил глоток воды из пористого глиняного кувшина и посмотрел на себя в зеркало. Пот смыл румяна, скрывавшие пушок на верхней губе. Он открыл плетеный чемодан, купленный в Веракрусе вместе с женским платьем; бросил взгляд на мужскую одежду, унесенную из дворца, и наконец достал бритву, чашку и мыло. Побрился с хирургической тщательностью. Потом наскоро освежился и достал просторный длинный халат из вышитого батиста, украденный у старшей дочери доньи Исабель, дуэньи. Осмотрев его, надел на себя, перетянул в талии шелковым пояском, сунул за пазуху кинжал, прихваченный в комнате графини, и спустился вниз перекусить, не забыв свою сумку, которую поставил под стул. Ключ от ларца, осторожно снятый с графини, висел теперь на его собственной шее. На той же самой цепочке. Трактирщица по-матерински позаботилась о нем, усадив за отдельным столом у окна. На фоне неба оттенка индиго цвели магнолии. Едва Висентино притронулся к жаркому с картофельным салатом, как в зал шумно ввалились три человека с размашистыми жестами и, усевшись за стол, заказали вина и обильный ужин. Это были испанцы, судя по одежде — купцы. Они громко переговаривались между собой: — …королевский улов! Губернатор этого не перенес. Помер с горя! В Мехико только об этом и говорят. Висентино напряг слух. — Ему еще повезло: только половину истории узнал. Графиня-то, его жена, наставляла ему рога с пажом и духовником! Все трое затряслись от скабрезного смеха. — Сразу с обоими? — Представьте себе! — И что с ней стало? — Вернулась в Севилью. Похоже, наполовину спятила. — А сокровище куда подевалось? — спросил один из сотрапезников. — Тайна! Исчезло вместе с пажом. Я слышал, что этим делом очень заинтересовался сам инквизитор. Не знаю, то ли из-за пропавших драгоценностей, то ли из-за смерти духовника. Висентино почувствовал, что бледнеет. К счастью, донья Ана экономила на свечах и в трактире было темновато. Кусок картошки застрял у него в горле, и он смог протолкнуть его, только сделав большой глоток вина. — Такие драгоценности, — сказал другой сотрапезник назидательно, — не очень-то спрячешь. Когда мальчишка попытается их продать, тогда его и схватят. Описание драгоценностей, наверное,
- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- . . .
- последняя (115) »