- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (27) »
утонула, ее спас Лукьяныч. А челн уплыл, пока Лукьяныч спасал Надю. Колхозницы поймали челн и позвонили Лукьянычу в контору по телефону, чтобы он его забрал. Но больше Лукьяныч не катает ребят. Он говорит: «Будь я проклят, если еще когда-нибудь с вами поеду».
От всего, что приходится увидеть и испытать за день, Сережа очень устает. К вечеру он совсем изнемогает: еле ворочается у него язык; глаза закатываются, как у птицы. Ему моют руки и ноги, сменяют рубашку, — он в этом не участвует, его завод кончился, как у часов.
Он спит, свободно откинув светловолосую голову, разбросав худенькие руки, вытянув одну ногу, а другую согнув в колене, словно он всходит по крутой лестнице. Волосы, тонкие и легкие, разделившись на две волны, открывают лоб с двумя упрямыми выпуклостями над бровями, как у молоденького бычка. Большие веки, опушенные тенистой полоской ресниц, сомкнуты строго. Рот приоткрылся посредине, в уголках склеенный сном. И дышит он неслышно, как цветок.
Он спит — и можете, пожалуйста, бить в барабан, палить из пушки, — Сережа не проснется, он копит силы, чтобы жить дальше.
ПЕРЕМЕНЫ В ДОМЕ
— Сереженька, — сказала мама, — знаешь, что?.. Мне хочется, чтобы у нас был папа. Сережа поднял на нее глаза. Он не думал об этом. У одних ребят есть папы, у других нет. У Сережи тоже нет: его папа убит на войне; Сережа видел его только на карточке. Иногда мама целовала карточку и Сереже давала целовать. Он с готовностью прикладывал губы к стеклу, затуманившемуся от маминого дыхания, но любви не чувствовал: он не мог любить того, кого видел только на карточке. Он стоял между мамиными коленями и вопросительно смотрел ей в лицо. Оно медленно розовело: сначала порозовели щеки, от них нежная краснота разлилась на лоб и уши… Мама зажала Сережу в коленях, обняла его и приложила горячую щеку к его голове. Теперь ему видна была только ее рука в синем рукаве с белыми горошинами. Шепотом мама спросила: — Ведь без папы плохо, правда? Правда?.. — Да-а, — ответил он, тоже почему-то шепотом. На самом деле он не был в этом уверен. Он сказал «да» потому, что ей хотелось, чтобы он сказал «да». Тут же он наскоро прикинул: как лучше — с папой или без папы? Вот когда Тимохин их катает на грузовике, то все садятся наверху, а Шурик всегда садится в кабину, и все ему завидуют, но не спорят, потому что Тимохин — Шурикин папа. Зато если Шурик не слушается, то Тимохин наказывает его ремнем, и Шурик ходит зареванный и угрюмый, а Сережа страдает и выносит во двор все свои игрушки, чтобы Шурик утешился… Но, должно быть, с папой все-таки лучше: недавно Васька обидел Лиду, так она кричала: «А у меня зато папа есть, а у тебя нет, ага!» — Чего это стучит? — спросил Сережа громко, заинтересовавшись глухим стуком у мамы в груди. Мама засмеялась, поцеловала Сережу и крепче прижала к себе: — Это сердце. Мое сердце. — А у меня? — спросил он, наклоняя голову, чтобы услышать. — И у тебя. — Нет. У меня не стучит. — Стучит. Просто тебе не слышно. Оно обязательно стучит. Без этого человек не может жить. — Всегда стучит? — Всегда. — А когда я сплю? — И когда ты спишь. — А тебе слышно? — Да. Слышно. А ты можешь рукой почувствовать. Она взяла его руку и приложила к ребрам: — Чувствуешь? — Чувствую. Здорово стучит. Оно большое? — Сожми кулачок. Вот, оно такое приблизительно. — Пусти, — озабоченно сказал он, выбираясь из ее объятий. — Куда ты? — спросила она. — Я сейчас, — сказал он и побежал на улицу, прижимая руку к левому боку. На улице были Васька и Женька. Он подбежал к ним и сказал: — Вот попробуйте, хотите? Тут у меня сердце. Я его рукой чувствую. Попробуйте, хотите? — Подумаешь! — сказал Васька. — У всех сердце. Но Женька сказал: — А ну. И приложил руку к Сережиному боку. — Чувствуешь? — спросил Сережа. — Ага, — сказал Женька. — Оно приблизительно такое, как мой кулак, — сказал Сережа. — А ты почем знаешь? — спросил Васька. — Мне мама сказала, — ответил Сережа. И, вспомнив, добавил: — А у меня будет папа! Но Васька и Женька не слушали, занятые своими делами: они несли на заготпункт лекарственные растения. На заборах вывесили списки — какие растения принимаются; и ребятам захотелось заработать. Два дня они собирали травы. Васька отдал свой сбор матери и велел перебрать, рассортировать и увязать в чистую тряпку; и теперь шел на заготпункт с большим опрятным узлом. А у Женьки матери нет, тетка и сестра на работе, не самому же возиться; Женька нес сдавать лекарственные растения в дырявом мешке от картошки, с корнями и даже с землей. Зато очень много было; больше, чем у Васьки; взвалил на спину — так и согнулся пополам. — И я с вами, — сказал Сережа, поспешая за ними. — Не, — сказал Васька. — Поворачивай домой. Мы по делу идем. — Да я просто так, — сказал Сережа. — Просто провожу. — Поворачивай, сказано! — приказал Васька. — Это тебе не игра! Маленьким нечего там делать! Сережа отстал. У него дрогнула губа, но он скрепился: подходила Лида, при ней плакать не стоит, а то задразнит: «Плакса! Плакса!» — Не взяли тебя? — спросила она. — Эх, ты! — Если я захочу, — сказал Сережа, — я вот столько наберу всякой разной травы! Выше неба! — Выше неба — врешь, — сказала Лида. — Выше неба никто не наберет. — А вот у меня будет папа, он наберет, — сказал Сережа. — Врешь ты все, — сказала Лида. — Никакого папы у тебя не будет. И он все равно не наберет. Никто не наберет. Сережа, запрокинув голову, посмотрел на небо и задумался: можно набрать травы выше неба или нельзя? Пока он думал, Лида сбегала к себе домой и принесла пестрый шарф, — мать ее носила этот шарф, когда на шее, а когда на голове. С шарфом Лида принялась плясать, размахивая им, вскидывая руки и ноги и распевая что-то себе в помощь. Сережа стоял и смотрел. Лида на минутку перестала плясать и сказала: — Надька врет, что ее в балет отдают. Поплясала еще и сказала: — На балерин учат в Москве и в Ленинграде. И, заметив в Сережиных глазах восхищение, великодушно предложила: — Чего ж ты? Учись давай, ну? Смотри на меня и делай, что я делаю. Он стал делать, но без шарфа не получалось. Она велела ему петь, но и это не помогло. Он попросил: — Дай мне шарфик. Но она сказала: — Ишь какой! И не дала. В это время подъехала машина «газик» и остановилась у Сережиных ворот. Из машины вышла женщина-шофер, а из калитки тетя Паша. Женщина-шофер сказала: — Принимайте, Дмитрий Корнеевич прислал. В машине был чемодан и стопки книг, перевязанные веревками. И еще что-то толстое серое, скатанное в- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (27) »