поверил, что навел не я. Заслужить у них доверие мне помогли и мои репортажи в журнале «Млады свет», например, о случаях, когда девушки, желавшие снять комнату, вынуждены были платить хозяину квартиры собой. И еще один существенный момент. Во что бы то ни стало надо было найти людей, которых уже ничто не ждало, кроме смерти. Я спрашивал их: разве не было бы нравственно справедливо и правильно сказать тем, кто еще не начал, что такое наркомания и к чему она приводит?»^[3]

Работая над романом, Радек Йон выбрал трех реальных прототипов, жизненные истории которых показались ему наиболее характерными. И пока на страницах рукописи развертывались события жизни литературных героев, в действительности судьбы их прототипов уже завершились: один попал в тюрьму, другой — в психиатрическую больницу, третий умер при невыясненных обстоятельствах.

Некогда наркомания считалась в Европе романтической причудой. Наследник традиций поэтов «озерной школы» Томас де Куинси опубликовал в 1822 году автобиографическую «Исповедь англичанина-опиомана» (в 1834 году она была издана и на русском). Во Франции 40-х годов в среде литературной богемы вошло в моду курение «гуки» — подобия кальяна, длинной восточной трубки, в которой наркотический дым пропускался сквозь воду. Перед искусом не устоял и Бальзак, несколько раз упоминавший о курении «гуки» в своих романах. Шарль Бодлер, автор трактата «Вино и гашиш», писал в «Цветах зла» об «отраве» опиума и хмеля. О «курильщиках опиума» рассказывалось в экзотических романах, действие которых развертывалось на Востоке.

В Чехословакию конца 60-х — начала 70-х годов наркомания пришла в совсем ином обличии. Слухи о наркотических аферах на Западе вызывали любопытство у наиболее неустойчивой части молодежи. Поскольку героина, кокаина или ЛСД у пятнадцатилетних юнцов не было, наркотики изготовлялись собственноручно из доступных лекарственных средств. Распространилось нюхание различных химикалий. Вот некоторые сведения о судьбах первого «поколения» пражских наркоманов (Радек Йон почерпнул их, беседуя с 29-летним наркоманом, который уже 14 лет потреблял наркотики, был трижды арестован и 6 лет провел в тюрьме): 10 человек умерло, либо приняв слишком сильную дозу наркотика, либо просто от общего разрушения организма; 30 — к моменту беседы находилось в тюрьмах за ограбления и кражи (преимущественно в аптеках); 30 — эмигрировало (часть из них по тем же причинам попала в тюрьму на Западе). Распространению наркомании среди молодежи способствовала недооценка опасности, а также неподготовленность здравоохранения, правовых и социальных органов. Против «популяризаторской деятельности» зачинателей наркомании не предпринималось никаких мер. Специальные наркологические центры были созданы с опозданием. Доктор Рубеш, в течение 12 лет возглавлявший пражский наркологический центр, в беседе с Радеком Йоном высказал убеждение, что успешная борьба с наркоманией может проходить лишь при полной изоляции больного и полной дезинтоксикации его организма. Условий для этого в 1983 году в Чехословакии еще не было, как не было и соответствующего законопорядка.

Большая часть современных наркоманов в Чехословакии — молодежь в возрасте от 15 до 25 лет. Чем моложе адепт наркомании, тем менее он устойчив перед соблазном, тем опаснее наркотик для его организма. Для людей этой возрастной категории типична тяга к смене впечатлений, к самоутверждению в компании, к слепому следованию моде. Ложно понимаемая романтика порой даже побуждает их «играть со смертью» (чаще всего они не подозревают, как в действительности бывают близки к ней). На возрастные особенности накладываются все социальные болезни общества и вечная проблема «отцов» и «детей».

В репортаже Йона все эти вопросы были поставлены остро и убедительно, потому что публицист избрал форму непосредственной записи личных свидетельств. «Несомненно, — писал Радек Йон, — число тех, кто потребляет наркотики, у нас значительно ниже, чем в капиталистических странах, и все же это явление, от которого нельзя отмахнуться, сколь бы исключительным оно ни было»^[4].

Это убеждение руководило им и в период работы над романом «Memento». Но именно сравнение репортажа с романом наглядно показывает, насколько разными средствами пользуются публицистика и художественная проза, даже если она возникла на «документальной» основе.

Хотя роман построен на взятом прямо из жизни материале (автор предупреждает, что лишь изменил подлинные имена и фамилии), тщательный и продуманный отбор фактов, художественные принципы развития характеров и композиции придают ему силу обобщения.

Читать эту книгу даже психически устойчивому человеку нелегко. Ведь на наших глазах происходит распад личности. И нравственный, и физический. Процесс этот показан изнутри: повествование ведется от лица юноши-наркомана. В романе нет ничего, идущего от привычной литературщины, от досужего сочинительства. Автор намеренно «аскетичен», он не позволяет себе обращаться к литературным средствам, чуждым мировосприятию персонажей. Художественность книги — в психологической достоверности, в глубине проникновения во внутренний мир главного героя Михала Отавы.

Первые же страницы романа рисуют страшную картину: Михал, отравленный избыточной дозой наркотика, брошенный компанией наркоманов, буквально погибает на улице; ему не хватает воздуха, он не может шевельнуть ни рукой, ни ногой; на венах нет живого места — все исколото. Только благодаря вмешательству случайного прохожего Михала доставляют в больницу. Его жизнь висит на волоске. Врачи и сестры борются за нее. А ему она не нужна. Наркомания опустошает человека, лишает его всех прочих жизненных интересов. И хотя в тот раз врачам удалось спасти Михала Отаву, это была лишь отсрочка. Через три месяца его снова найдут в беспамятстве, а полноценное сознание к нему уже не вернется: он навсегда останется в психиатрической лечебнице, утратив себя как личность.

Как же это произошло? Наплывы воспоминаний, мучивших Михала Отаву в больнице, где он находился между жизнью и смертью, постепенно выстраиваются в последовательную цепь.

Поначалу герой романа, в сущности, ничем не выделялся из среды сверстников. В нем есть неплохие задатки — стремление к честности, способность к глубокому чувству, готовность многим пожертвовать ради любимой девушки, бескорыстие. Растет он в нормальной семье. Правда, отец, в прошлом участник антифашистского Сопротивления, прошедший гитлеровский концлагерь, не находит общего языка с сыном и излишне строг к нему, а мать чересчур снисходительна и готова потакать Михалу,