ваше благородие, уже почти все.
– Где пленные? – спросил офицер. Он был юн ("Недавно из училища", – подумал сержант), усы только пробивались на губе. Но глаза смотрели холодно, без испуга и растерянности.
– Две тысячи примерно, – махнул рукой сержант, – вон там, за холмом.
– Всех сюда, ко рву. Расставить. Пулеметы поднести.
Сержант окаменел.
– Что-то неясно? – поднял бровь офицер.
– Ваше благородие… Зачем? У нас тут и без того хватает, вон уж сколько бочек отравы вылили.
– Выполнять.
Сержант заглянул в глаза юному офицеру, и заледенел, смолк. Вскинул ладонь под козырек. Через пять минут колонна пленных показалась из-за холма. Через полчаса – затрещали пулеметы.
"Мы делали так неделю. Сколько там, на этом Волчьем поле, было истрачено патронов? Не сосчитать. Лошади, люди, собаки – все в эти рвы, а сверху заливать химией и поджигать. И вентиляторы, турбины у всех рвов. Ураган… Это мы сделали этот ураган. Как звали того сержанта, который хотел мне возразить? Не помню. Уже не помню. Зато в учебниках все написано как надо. Пусть будет так". Маршал снова начал проваливаться в черноту, наполненную болью изношенного тела. Наверно, он застонал, потому что кто-то подошел, несколько голосов обменялись короткими фразами. Короткий укол в руку. Тишина. Ненадолго. – Послушайте, маршал. Он открыл глаза и огляделся. Комната была знакомой – штабной зал с огромным круглым столом, окруженным креслами. Зал был пуст, на столе не было карты, и кресло сейчас было занято только одно, в котором сидел он сам, положив руки на подлокотники. Нет, стоп. Кресло напротив тоже не пустовало. Маршал быстро оглядел себя – он сидел в мундире со всеми наградами и орденскими лентами. Фуражка лежала рядом на столе. – Послушайте, маршал. Сидящий напротив человек кого-то ему напоминал. Грубое лицо, пересеченное шрамом ото лба до подбородка, истрепанная камуфляжная форма. Руки, которые человек неподвижно держал на столе, были костистыми, со сбитыми костяшками пальцев, коротко остриженными ногтями и въевшейся в поры несмываемой грязью. Маршал вспомнил и удивился. – Сержант? Э-э… – Неважно, маршал. В сущности, меня давно нет в живых. Но я рад, что Вы помните. – Волчье поле… – медленно произнес маршал. Спохватился: – Я брежу. Сейчас я умираю. Странно, что я это понимаю. – Именно так, – сержант невозмутимо закурил мятую сигарету. – Но пока еще не умерли совсем… скажите, маршал, Вам известно положение на фронте? – Я давно не следил за новостями, – маршал ответил раздраженно. Неожиданно для себя он понял, что это было самым невыносимым в его болезни. Быть манекеном, куклой, которую ворочают с боку на бок, и не знать, как живет его Империя – вот уж правда, хорошенький конец для солдата. Сержант ткнул пальцем в стол, и маршал увидел, что на полированной дубовой столешнице лежит карта. Синие стрелы на ней ползли вперед, на глазах тянулись к столице, замыкая ее в клещи. Он застонал от ярости, забил кулаком по столу, сминая околыш фуражки. – Понимаю Ваши чувства, – сержант снова был без сигареты, пятна на его камуфляже колыхались, расплываясь. – Но есть один вариант… – Нет никакого варианта! – прервал его маршал. – Я скоро умру, ясно? Сейчас я, видимо, лежу в кровати, рядом пиликают всякие медицинские хреновины, а сам я даже поссать не могу по своей воле! Бред. Сержант пожал плечами, провел пальцем по шраму. – У Вас есть возможность выиграть эту войну. – Что? – Мы хотим предложить вам командовать. Здесь, за столом. Вы хотите спасти Империю? – Всю жизнь… – маршал усмехнулся, – можно сигарету, раз уж это бред? Спасибо. Да, всю жизнь я мечтал, чтобы ко мне пришли и возвышенно спросили: "Хотите спасти Империю?" И когда был сопливым щенком в училище. И потом, в армии. Служил и мечтал – ну вот, еще немного, и меня точно позовут! Уж я бы показал! Я бы развернулся! Куча битв, полтонны орденов. И все не то. А потом перестал мечтать и практически отбросил копыта. И тут раздался горний глас – почему-то в виде сержанта моей же роты. – Мы подумали, что так проще. – Мы? – Неважно… Поверьте, маршал, сейчас Вы можете выиграть войну. Дело только во времени. – А. Понятно, – маршал рассмеялся, затушил окурок прямо о полированный подлокотник кресла, даже не глянув на безобразный ожог. – Я же это читал. Точно! Был какой-то рассказ, в журнале фантастики, я стал выписывать его от скуки, уже на пенсии. Там говорилось о чем-то таком же. Мол, выиграй сам, и твоя армия победит, а вражеская – в пыль, даже пальцем никто пошевельнуть не успеет. Надо же, вот когда это вспомнилось. – Сюжетов мало, – сержант улыбнулся в ответ, показав плохие, прокуренные зубы, – и некоторые из них часто повторяются. Кстати, в Вашем варианте мы можем предложить только половинчатую победу. Все честно. – Как это? – Дело только во времени, – повторил собеседник, – а времени мало. И у вас, и у вашей страны. Вы умираете. Это тоже можно назвать проигранным боем. Но если для вас сопротивление болезни может означать только лишь отсрочку смерти, то для Империи – жизнь. Ваши дипломаты никак не могут договориться с союзниками. С потенциальными союзниками, – голосом надавил на одно слово сержант. – На это им нужны еще сутки. И сутки на то, чтобы запустить весь механизм, который приведет в движение людей, технику, обозы. Итого – сорок восемь часов. Посмотрите на карту. Маршал посмотрел. Синие стрелы удлинились еще. Прищурившись, он привычно, как на штабном совещании, заставил мозг охватить всю картину. Вздрогнул, понимая. – Они не успеют. При таких темпах продвижения… – Совершенно верно. Войска деморализованы, пропаганда врага работает успешно, – сержант снова ухмыльнулся, и шрам на его щеке зашевелился, как красная гусеница. Маршал оскалился в ответ, сдерживая желание врезать кулаком по лицу фантома. – Если я покажу сейчас врачебную карту, Вы поймете, что этих двух суток нет и у Вас, маршал. Вот тут-то, как говорится, и зарыта собака. Мы предлагаем занятную сделку. Продержитесь двое суток на этой карте – игра ваша. Нет – и конверт с завещанием будет вскрыт раньше, как и предполагают врачи и все ваши горячо любящие родственники. А Империя перестанет существовать. – Что я должен делать? – хрипло спросил маршал. Он провел рукой по сукну мундира, сжал в кулаке острые грани маршальской звезды. – Воевать, – отозвался сержант. Он поднялся из-за стола и снова повторил: – Воевать, маршал. Вы это умеете хорошо. Даже тогда, на Волчьем поле, вы победили. Правда, используя для этого методы, которые не всем по нраву. Но Вы не побоялись их применить. Теперь
"Мы делали так неделю. Сколько там, на этом Волчьем поле, было истрачено патронов? Не сосчитать. Лошади, люди, собаки – все в эти рвы, а сверху заливать химией и поджигать. И вентиляторы, турбины у всех рвов. Ураган… Это мы сделали этот ураган. Как звали того сержанта, который хотел мне возразить? Не помню. Уже не помню. Зато в учебниках все написано как надо. Пусть будет так". Маршал снова начал проваливаться в черноту, наполненную болью изношенного тела. Наверно, он застонал, потому что кто-то подошел, несколько голосов обменялись короткими фразами. Короткий укол в руку. Тишина. Ненадолго. – Послушайте, маршал. Он открыл глаза и огляделся. Комната была знакомой – штабной зал с огромным круглым столом, окруженным креслами. Зал был пуст, на столе не было карты, и кресло сейчас было занято только одно, в котором сидел он сам, положив руки на подлокотники. Нет, стоп. Кресло напротив тоже не пустовало. Маршал быстро оглядел себя – он сидел в мундире со всеми наградами и орденскими лентами. Фуражка лежала рядом на столе. – Послушайте, маршал. Сидящий напротив человек кого-то ему напоминал. Грубое лицо, пересеченное шрамом ото лба до подбородка, истрепанная камуфляжная форма. Руки, которые человек неподвижно держал на столе, были костистыми, со сбитыми костяшками пальцев, коротко остриженными ногтями и въевшейся в поры несмываемой грязью. Маршал вспомнил и удивился. – Сержант? Э-э… – Неважно, маршал. В сущности, меня давно нет в живых. Но я рад, что Вы помните. – Волчье поле… – медленно произнес маршал. Спохватился: – Я брежу. Сейчас я умираю. Странно, что я это понимаю. – Именно так, – сержант невозмутимо закурил мятую сигарету. – Но пока еще не умерли совсем… скажите, маршал, Вам известно положение на фронте? – Я давно не следил за новостями, – маршал ответил раздраженно. Неожиданно для себя он понял, что это было самым невыносимым в его болезни. Быть манекеном, куклой, которую ворочают с боку на бок, и не знать, как живет его Империя – вот уж правда, хорошенький конец для солдата. Сержант ткнул пальцем в стол, и маршал увидел, что на полированной дубовой столешнице лежит карта. Синие стрелы на ней ползли вперед, на глазах тянулись к столице, замыкая ее в клещи. Он застонал от ярости, забил кулаком по столу, сминая околыш фуражки. – Понимаю Ваши чувства, – сержант снова был без сигареты, пятна на его камуфляже колыхались, расплываясь. – Но есть один вариант… – Нет никакого варианта! – прервал его маршал. – Я скоро умру, ясно? Сейчас я, видимо, лежу в кровати, рядом пиликают всякие медицинские хреновины, а сам я даже поссать не могу по своей воле! Бред. Сержант пожал плечами, провел пальцем по шраму. – У Вас есть возможность выиграть эту войну. – Что? – Мы хотим предложить вам командовать. Здесь, за столом. Вы хотите спасти Империю? – Всю жизнь… – маршал усмехнулся, – можно сигарету, раз уж это бред? Спасибо. Да, всю жизнь я мечтал, чтобы ко мне пришли и возвышенно спросили: "Хотите спасти Империю?" И когда был сопливым щенком в училище. И потом, в армии. Служил и мечтал – ну вот, еще немного, и меня точно позовут! Уж я бы показал! Я бы развернулся! Куча битв, полтонны орденов. И все не то. А потом перестал мечтать и практически отбросил копыта. И тут раздался горний глас – почему-то в виде сержанта моей же роты. – Мы подумали, что так проще. – Мы? – Неважно… Поверьте, маршал, сейчас Вы можете выиграть войну. Дело только во времени. – А. Понятно, – маршал рассмеялся, затушил окурок прямо о полированный подлокотник кресла, даже не глянув на безобразный ожог. – Я же это читал. Точно! Был какой-то рассказ, в журнале фантастики, я стал выписывать его от скуки, уже на пенсии. Там говорилось о чем-то таком же. Мол, выиграй сам, и твоя армия победит, а вражеская – в пыль, даже пальцем никто пошевельнуть не успеет. Надо же, вот когда это вспомнилось. – Сюжетов мало, – сержант улыбнулся в ответ, показав плохие, прокуренные зубы, – и некоторые из них часто повторяются. Кстати, в Вашем варианте мы можем предложить только половинчатую победу. Все честно. – Как это? – Дело только во времени, – повторил собеседник, – а времени мало. И у вас, и у вашей страны. Вы умираете. Это тоже можно назвать проигранным боем. Но если для вас сопротивление болезни может означать только лишь отсрочку смерти, то для Империи – жизнь. Ваши дипломаты никак не могут договориться с союзниками. С потенциальными союзниками, – голосом надавил на одно слово сержант. – На это им нужны еще сутки. И сутки на то, чтобы запустить весь механизм, который приведет в движение людей, технику, обозы. Итого – сорок восемь часов. Посмотрите на карту. Маршал посмотрел. Синие стрелы удлинились еще. Прищурившись, он привычно, как на штабном совещании, заставил мозг охватить всю картину. Вздрогнул, понимая. – Они не успеют. При таких темпах продвижения… – Совершенно верно. Войска деморализованы, пропаганда врага работает успешно, – сержант снова ухмыльнулся, и шрам на его щеке зашевелился, как красная гусеница. Маршал оскалился в ответ, сдерживая желание врезать кулаком по лицу фантома. – Если я покажу сейчас врачебную карту, Вы поймете, что этих двух суток нет и у Вас, маршал. Вот тут-то, как говорится, и зарыта собака. Мы предлагаем занятную сделку. Продержитесь двое суток на этой карте – игра ваша. Нет – и конверт с завещанием будет вскрыт раньше, как и предполагают врачи и все ваши горячо любящие родственники. А Империя перестанет существовать. – Что я должен делать? – хрипло спросил маршал. Он провел рукой по сукну мундира, сжал в кулаке острые грани маршальской звезды. – Воевать, – отозвался сержант. Он поднялся из-за стола и снова повторил: – Воевать, маршал. Вы это умеете хорошо. Даже тогда, на Волчьем поле, вы победили. Правда, используя для этого методы, которые не всем по нраву. Но Вы не побоялись их применить. Теперь