- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- . . .
- последняя (8) »
нет необходимости знать обо всех предшествующих дискуссиях, обо всех вариантах, которые были отвергнуты. Ей просто надо знать, что объявить своим подданным. Именно это она и делает, отдавая приказ частям тела действовать в соответствии с решением.
— Погодите, я думала, что Парламент уже отправил сигнал. Вы раньше говорили, что можете видеть, как мозг разогревается еще до того, как его обладатель узнает об этом.
— В том-то и фокус. Королева оглашает решение и думает, что ее подданные повинуются ее командам, а на самом деле им уже было сказано, что делать. Они уже тянутся за своими стаканами воды.
Надев спортивные брюки и футболку Терезы, я босиком спускаюсь в кухню. Футболка слегка тесновата: Тереза, поборница диеты и чистки организма на олимпийском уровне, была чуть поизящнее меня. Элис, уже одетая, с раскрытой книгой сидит за столом. — Ну, ты заспалась сегодня, — весело говорит она. На лице у нее легкий макияж, волосы уложены и сбрызнуты лаком. Рядом с книгой стоит пустая кофейная чашка. Элис уже давно ждет меня. Я озираюсь по сторонам в поисках часов и обнаруживаю их над дверью. Всего лишь девять. В госпитале я обычно вставала позже. — С голоду умираю, — говорю я. В кухне холодильник, плита и множество шкафчиков. Я сроду не готовила себе завтрак. Да и ланч с обедом, если уж на то пошло. Мне всю жизнь подавали еду на столовских подносах. — У тебя есть яичница-болтунья? Она моргает. — Яйца? Ты не… — Она внезапно встает. — Конечно. Сиди, Тереза, я приготовлю. — Зови меня просто Терри, хорошо? Элис останавливается, собирается что-то сказать — я почти слышу лязг шестеренок в ее голове, — потом вдруг большими шагами направляется к шкафчику, наклоняется и вытаскивает сковородку с антипригарным покрытием. Я прикидываю, в котором из шкафчиков здесь держат кофе, безошибочно угадываю и вытряхиваю из горшочка последнюю горстку кофе. — Тебе не надо идти на работу? — осведомляюсь я. Элис занимается чем-то в компании, обеспечивающей ресторанные поставки; Тереза всегда была скупа на детали. — Я взяла отпуск, — говорит она и разбивает яйца о край сковородки, производя при этом неуловимые манипуляции со скорлупой. Из разбитого яйца выскакивает желток и плюхается на сковородку, половинки скорлупок Элис вставляет одна в другую. Все это одной рукой. — Зачем? Элис натянуто улыбается: — Мы просто не могли оставить тебя одну теперь, когда ты наконец попала домой. Я подумала, что нам надо побыть какое-то время вместе. Чтобы ты привыкла. — Так когда я должна показаться этому терапевту? Как там его? Моему палачу. — Это женщина. Доктор Милдоу живет в Балтиморе, так что завтра мы туда поедем. Это ее грандиозный план. Доктор Субраманьям не сумел вернуть им Терезу, вот они и хватаются за любого, кто говорит, что сможет это сделать. — Понимаешь, у нее большой опыт лечения таких людей, как ты. Это ее книга. — Она кивает на стол. — Да ну? Доктор Субраманьям тоже пишет книжку. Я беру книгу. «Дорога домой: реабилитация детей, пострадавших от дзена». — А что, если мне это не поможет? Она молчит, с вожделением глядя на яйца. Через четыре месяца мне будет восемнадцать. Доктор С. сказал, что тогда им стало бы сложнее держать меня в госпитале. Тиканье часов назойливо стучит у меня в голове, я уверена, что и для Элис с Митчем этот звук достаточно громкий. — Давай все-таки начнем с доктора Милдоу. — Начнем? А что дальше? Она не отвечает. Я вспыхиваю, мысленно представив себя, привязанную к кровати, и священника, который осеняет крестом мое извивающееся тело. Это игра моего воображения, а не воспоминания Терезы, — я способна чувствовать разницу. Кроме того, если бы такое уже случалось с Терезой, то там был бы не священник. — Ладно уж, — говорю я. — А что, если я сбегу? — Если ты превратишься в рыбку, — беспечно отзывается она, — тогда я стану рыбаком и выловлю тебя. — Что? — Я смеюсь. До сих пор я не слыхала от Элис ничего, кроме серьезных, прямолинейных фраз. Она печально улыбается: — Разве ты не помнишь? — Ах да. — В памяти раздается щелчок. — «Крольчонок-беглец».[4]
Книга доктора С. — обо мне. Да и вообще обо всех, кто получил передозировку дзеном, а нас таких всего-навсего пара тысяч. Наркотики этой группы не слишком популярны — ни в Штатах, ни где-либо еще. Это не галлюциноген. Он не вызывает ни эйфории, ни депрессии. Вы не суетитесь, вас не заносит и даже не добавляет остроты ощущений. Сложно понять, в чем его привлекательность. Откровенно говоря, меня это беспокоит. Доктор С. говорит, что большинство наркотиков не обостряет ваших чувств, назначение их в том, чтобы вы вообще ничего не чувствовали. От них почти цепенеешь, уходишь от действительности. Дзен же в некотором роде — претендующая на тонкий художественный вкус спасительная дизайнерская заслонка. Дзен выводит из строя Страницу, запирает ее в своей комнате, так что она уже не может отправлять свои сообщения Королеве. За нервной картой теряется контроль, и Королева перестает получать сообщения о том, что происходит в Парламенте. А не имея возможности отдавать приказы, она замолкает. Это та тишина, которой жаждали люди, подобные Терезе. Но по-настоящему привлекательной — опять же для таких людей — является передозировка. Наглотаешься дзена без меры, и Страница неделями не появляется на свет. А когда наконец выберется из темницы, то уже не может вспомнить дорогу к замку Королевы. Весь процесс ревизии, который из года в год шел сам собой, внезапно рушится. Хранящую молчание Королеву уже не найти. И Страница, бедняга, делает единственное, на что еще способна. Она вырывается из плена и обращается с воззванием к первой же девочке, которую увидит перед собой. Королева мертва. Да здравствует Королева!
— Привет, Терри. Я доктор Милдоу. Это коренастая женщина с приятным округлым лицом, с короткими темными, с проседью, волосами. Она протягивает мне руку. У нее тонкие холодные пальцы. — Вы назвали меня Терри. — Мне сказали, что тебе так больше нравится. Если хочешь, могу называть тебя как-нибудь иначе. — Нет… просто я думала, вы будете настаивать, чтобы я называла себя Терезой. Она смеется и усаживается в красное кожаное кресло, которое выглядит мягким, но прочным. — Думаю, от этого было бы не очень много пользы, верно? Я не могу принуждать тебя к тому, чего тебе не хочется, Терри. — В таком случае я пошла? — Удерживать тебя я не вправе. Но считаю своим долгом отчитаться перед твоими родителями о том, как прошла наша встреча. Моими родителями. Она
Надев спортивные брюки и футболку Терезы, я босиком спускаюсь в кухню. Футболка слегка тесновата: Тереза, поборница диеты и чистки организма на олимпийском уровне, была чуть поизящнее меня. Элис, уже одетая, с раскрытой книгой сидит за столом. — Ну, ты заспалась сегодня, — весело говорит она. На лице у нее легкий макияж, волосы уложены и сбрызнуты лаком. Рядом с книгой стоит пустая кофейная чашка. Элис уже давно ждет меня. Я озираюсь по сторонам в поисках часов и обнаруживаю их над дверью. Всего лишь девять. В госпитале я обычно вставала позже. — С голоду умираю, — говорю я. В кухне холодильник, плита и множество шкафчиков. Я сроду не готовила себе завтрак. Да и ланч с обедом, если уж на то пошло. Мне всю жизнь подавали еду на столовских подносах. — У тебя есть яичница-болтунья? Она моргает. — Яйца? Ты не… — Она внезапно встает. — Конечно. Сиди, Тереза, я приготовлю. — Зови меня просто Терри, хорошо? Элис останавливается, собирается что-то сказать — я почти слышу лязг шестеренок в ее голове, — потом вдруг большими шагами направляется к шкафчику, наклоняется и вытаскивает сковородку с антипригарным покрытием. Я прикидываю, в котором из шкафчиков здесь держат кофе, безошибочно угадываю и вытряхиваю из горшочка последнюю горстку кофе. — Тебе не надо идти на работу? — осведомляюсь я. Элис занимается чем-то в компании, обеспечивающей ресторанные поставки; Тереза всегда была скупа на детали. — Я взяла отпуск, — говорит она и разбивает яйца о край сковородки, производя при этом неуловимые манипуляции со скорлупой. Из разбитого яйца выскакивает желток и плюхается на сковородку, половинки скорлупок Элис вставляет одна в другую. Все это одной рукой. — Зачем? Элис натянуто улыбается: — Мы просто не могли оставить тебя одну теперь, когда ты наконец попала домой. Я подумала, что нам надо побыть какое-то время вместе. Чтобы ты привыкла. — Так когда я должна показаться этому терапевту? Как там его? Моему палачу. — Это женщина. Доктор Милдоу живет в Балтиморе, так что завтра мы туда поедем. Это ее грандиозный план. Доктор Субраманьям не сумел вернуть им Терезу, вот они и хватаются за любого, кто говорит, что сможет это сделать. — Понимаешь, у нее большой опыт лечения таких людей, как ты. Это ее книга. — Она кивает на стол. — Да ну? Доктор Субраманьям тоже пишет книжку. Я беру книгу. «Дорога домой: реабилитация детей, пострадавших от дзена». — А что, если мне это не поможет? Она молчит, с вожделением глядя на яйца. Через четыре месяца мне будет восемнадцать. Доктор С. сказал, что тогда им стало бы сложнее держать меня в госпитале. Тиканье часов назойливо стучит у меня в голове, я уверена, что и для Элис с Митчем этот звук достаточно громкий. — Давай все-таки начнем с доктора Милдоу. — Начнем? А что дальше? Она не отвечает. Я вспыхиваю, мысленно представив себя, привязанную к кровати, и священника, который осеняет крестом мое извивающееся тело. Это игра моего воображения, а не воспоминания Терезы, — я способна чувствовать разницу. Кроме того, если бы такое уже случалось с Терезой, то там был бы не священник. — Ладно уж, — говорю я. — А что, если я сбегу? — Если ты превратишься в рыбку, — беспечно отзывается она, — тогда я стану рыбаком и выловлю тебя. — Что? — Я смеюсь. До сих пор я не слыхала от Элис ничего, кроме серьезных, прямолинейных фраз. Она печально улыбается: — Разве ты не помнишь? — Ах да. — В памяти раздается щелчок. — «Крольчонок-беглец».[4]
Книга доктора С. — обо мне. Да и вообще обо всех, кто получил передозировку дзеном, а нас таких всего-навсего пара тысяч. Наркотики этой группы не слишком популярны — ни в Штатах, ни где-либо еще. Это не галлюциноген. Он не вызывает ни эйфории, ни депрессии. Вы не суетитесь, вас не заносит и даже не добавляет остроты ощущений. Сложно понять, в чем его привлекательность. Откровенно говоря, меня это беспокоит. Доктор С. говорит, что большинство наркотиков не обостряет ваших чувств, назначение их в том, чтобы вы вообще ничего не чувствовали. От них почти цепенеешь, уходишь от действительности. Дзен же в некотором роде — претендующая на тонкий художественный вкус спасительная дизайнерская заслонка. Дзен выводит из строя Страницу, запирает ее в своей комнате, так что она уже не может отправлять свои сообщения Королеве. За нервной картой теряется контроль, и Королева перестает получать сообщения о том, что происходит в Парламенте. А не имея возможности отдавать приказы, она замолкает. Это та тишина, которой жаждали люди, подобные Терезе. Но по-настоящему привлекательной — опять же для таких людей — является передозировка. Наглотаешься дзена без меры, и Страница неделями не появляется на свет. А когда наконец выберется из темницы, то уже не может вспомнить дорогу к замку Королевы. Весь процесс ревизии, который из года в год шел сам собой, внезапно рушится. Хранящую молчание Королеву уже не найти. И Страница, бедняга, делает единственное, на что еще способна. Она вырывается из плена и обращается с воззванием к первой же девочке, которую увидит перед собой. Королева мертва. Да здравствует Королева!
— Привет, Терри. Я доктор Милдоу. Это коренастая женщина с приятным округлым лицом, с короткими темными, с проседью, волосами. Она протягивает мне руку. У нее тонкие холодные пальцы. — Вы назвали меня Терри. — Мне сказали, что тебе так больше нравится. Если хочешь, могу называть тебя как-нибудь иначе. — Нет… просто я думала, вы будете настаивать, чтобы я называла себя Терезой. Она смеется и усаживается в красное кожаное кресло, которое выглядит мягким, но прочным. — Думаю, от этого было бы не очень много пользы, верно? Я не могу принуждать тебя к тому, чего тебе не хочется, Терри. — В таком случае я пошла? — Удерживать тебя я не вправе. Но считаю своим долгом отчитаться перед твоими родителями о том, как прошла наша встреча. Моими родителями. Она
- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- . . .
- последняя (8) »