Litvek - онлайн библиотека >> Джордж Гордон Байрон >> Поэзия >> Английские барды и шотландские обозреватели >> страница 2
ваш язык от лжи не будет чист,
За ловкача вы всюду прослывете,
И, клевеща, вы славу наживете
Опасного и острого ума.
Но вспомните: отзывчивость — чума.
Лишь погрубей умейте издеваться,
Вас ненавидеть будут, но бояться.
И верить этим судьям! Боже мой!
Ищите летом льду и роз зимой
Иль хлебного зерна в мякине пыльной;
Доверьтесь ветру, надписи могильной
Иль женщине, поверьте вы всему,
Но лишь не этих критиков уму!
Сердечности Джеффрея опасайтесь
И головою Лэма не пленяйтесь…
Когда открыто дерзкие юнцы
Одели вкуса тонкого венцы,
А все кругом, склонившися во прахе,
Ждут их сужденья в малодушном страхе
И, как закон, его ревниво чтут,
Молчание не кстати было б тут.
Стесняться ль мне с такими господами?
Но все они смешались перед нами,
Все как один, и трудно разобрать,
Кого средь них хвалить, кого ругать.
Зачем пошел бессмертными стопами
Я Джифорда и Попа? Перед вами
Лежит ответ. Читайте, коль не лень,
И все вам станет ясно, словно день.
— Постойте, — слышу я, — ваш стих не верен,
Здесь рифмы нет, а там размер потерян.
— А почему ж, — скажу я на упрек,
Так ошибаться Поп и Драйден[9] мог?
— Зато таких ошибок нет у Пая[10]
Я вместе с Попом врать предпочитаю!
А было время, жалкой лиры звук
Не находил себе покорных слуг.
Свободный ум в союзе с вдохновеньем
Дарил сердца высоким наслажденьем.
Рождалися в источнике одном
Все новые красоты с каждым днем.
Тогда на этом острове счастливом
Внимали Попа нежным переливам…
Честь Англии и барду создала
Культурного народа похвала.
На лад иной свою настроив лиру,
Тогда гремел великий Драйден миру,
И сладкозвучный умилял Отвэй,[11]
Пленял Конгрив[12] веселостью своей;
Народ наш чужд тогда был вкусов диких…
Зачем теперь тревожить тень великих,
Когда сменил их жалких бардов ряд?
Проносится меж тем перед глазами,
И чудеса идут за чудесами:
Прививка оспы, гальванизм и газ
Толпу волнуют, чтоб потом зараз
Вдруг с треском лопнуть, как пузырь надутый.
Плодятся школы новые, и в лютой
Борьбе за славу гибнет бардов рой;
Но удается олуху порой
Торжествовать среди провинциалов,
Где знает каждый клуб своих Ваалов,[13]
Где уступают гении свой трон
Их идолу, телец ли медный он,
Негодный Стотт, иль Соути,[14] бард надменный.
Вот рифмоплетов вам кортеж презренный.
Как каждый хочет выскочить вперед
И шпоры старому Пегасу в бок дает!
Вот белый стих, вот рифмы, здесь сонеты,
Там оды друг на дружке, там куплеты
Глупейшей страшной сказки; без конца
Снотворные стихи… Что ж, для глупца
Приятен треск всей этой пестрой чуши:
Он, не поняв, совсем развесит уши…
Средь бури злой «Последний Менестрель»[15]
Разбитой арфы жалостную трель
Подносит нам, а духи той порою
Пугают барынь глупой болтовнею;
Джильпиновской породы карлик-бес[16]
Господчиков заманивает в лес
И прыгает, Бог знает как высоко,
Детей стращая, Бог весть чем, жестоко;
Меж тем миледи, запретив читать
Тому, кто букв не может разбирать,
Посольства на могилы отправляют
К волшебникам и плутов защищают.
Вот выезжает на коне своем
Мармьон[17] спесивый в шлеме золотом;
Подлогов автор, витязь он удалый,
Не вовсе плут, не вовсе честный малый.
Идет к нему веревка и война,
С величием в нем подлость сплетена.
Напрасно, Скотт, тщеславьем зараженный,
Старьем ты мучишь слух наш утомленный.
Что из того, что Миллер и Муррей[18]
В полкроны ценят взмах руки твоей?
Коль торгашом сын звучной музы станет.
Его венок лавровый быстро вянет;
Поэта званье пусть забудет тот,
Кого не слава — золото влечет.
Пусть, ублажая хладного Мамона,[19]
Он не услышит золотого звона:
Для развращенной музы торгаша
Награда эта будет хороша.
Такого мы поэта презираем,
Мармьону ж доброй ночи пожелаем.[20]
Вот кто хвалу стремится заслужить!
Вот захотел кто музу покорить!
Сэр Вальтер Скотт священную корону
Отнял у Попа, Драйдена, Мильтона. […]
О музы юной славные года!
Гомер, Вергилий пели нам тогда.
Давало нам столетий протяженье
Всего одно великое творенье,[21]
И, как святыню, чтили племена.
Божественных поэтов имена.
В веках бесследно царства исчезали,
И предков речь потомки забывали,
Никто тех песен славы не достиг,
И избежал забвенья их язык.
А наши барды пишут, не умея
Всю жизнь отдать единой эпопее.
Так, жалкий Соути, делатель баллад.[22]
Он вознестись орлом над миром рад;
Уже Камоэнс,[23] Тасс, Мильтон судьбою
Обречены. Берет он славу с бою
И, как войска, свои поэмы шлет.
Вот Жанну д'Арк он выпустил вперед,
Бич англичан и Франции спасенье.
Бедфордом[24] низким девы сей сожженье
Известно всем, а между тем она
Поэтом в славы храм помещена.
Поэт ее оковы разбивает,
Как феникса, из пепла возрождает…
Вот Талаба,[25] свирепое дитя
Аравии пустынной; не шутя,
Домданиэля[26] в прах он повергает,
Всех колдунов на свете истребляет.
Соперник Тумба![27] Побеждай врагов!
Цари на радость будущих веков!
Уж в ужасе бегут тебя поэты,
Последним в роде будешь на земле ты.
Пусть гении возьмут тебя с собой,
Ты с честью вынес с здравым смыслом бой.
Медока[28] образ высится гигантский;
Уэльский принц и кацик мексиканский,[29]
Плетет он вздор о жизни стран чужих;
Мандвиль[30] правдивый в сказочках своих.
Когда же, Соути, будет передышка?
Ты в