Леонид. Время выбора

Глава 1

Начало 1934 года выдалось морозным, суетливым и наполненным глухим, подспудным ожиданием. Москва гудела, как растревоженный улей. Со всех концов необъятной страны в столицу съезжались делегаты XVII съезда партии — того самого, на котором моя фамилия должна была впервые появиться в списке кандидатов в члены ЦК ВКП (б)

Всю неделю, предшествующую открытию съезда, прошли для меня в режиме нечеловеческого напряжения. Это была бесконечная череда рукопожатий, коротких разговоров в прокуренных кулуарах, случайных и неслучайных встреч в столовой ЦК. Нужно было «засветиться» везде: подойти к могущественной украинской делегации, напомнить землякам о себе; вместе с Кагановичем и Мельниковым поприветствовать москвичей; обменяться парой фраз с хмурыми уральцами, поболтать с улыбчивыми товарищами из солнечного Туркестана. Делегаты должны были увидеть вживую того самого «молодого специалиста, которого заметил товарищ Сталин», и убедиться, что это живой, компетентный, скромный и, главное, — лояльный партии человек.

Апофеозом этой подготовительной суеты стало поручение, переданное мне через Маленкова, отвечавшего за организацию съезда.

— Товарищ Сталин желает, — сказал он, не глядя мне в глаза, — чтобы за подготовку и работу секции съезда по промышленности и технике отвечали лично вы.

Внешне я остался бесстрастен, но в душе чуть не присвистнул от изумления. Похоже, мне предстоял экзамен, который придется сдавать на глазах у всей партийной верхушки.

А на следующий день, когда я сидел в кабинете, пытаясь разгрести лавину предсъездовских бумаг, секретарь доложил о визите корреспондента «Правды». Через минуту в кабинет вошел невысокий, полноватый, очень энергичный человек с живыми, проницательными черными глазами. Я сразу узнал его: это был Михаил Кольцов — редактор «Огонька», специальный корреспондент «Правды», личный друг Горького и, как говорили шепотом, один из немногих, кто мог входить к Сталину без доклада. Его визит означал одно — прямое поручение с самого верха.

— Леонид Ильич, — начал он без предисловий, усаживаясь напротив, — партия и правительство ждут от вас статьи. Газета «Правда», накануне съезда. О перспективах нашей оборонной промышленности. Сроки, как вы понимаете, «вчера».

Эта новость, признаться, выбила меня из колеи. Поручение, конечно, было ожидаемо: перед съездом всегда собирали вал разного рода пропагандистских и просветительских материалов. Но как же мне некогда этим всем заниматься!

Заметив мои колебания, Михаил Ефимович хитро улыбнулся.

— Я вас мучить не буду. Сформулируйте основные тезисы, направление мысли. А текст, слог, высокий штиль, пафос — это уж моя забота!

На том и порешили.

— Хорошо, Михаил Ефимович, — я взял чистый лист бумаги. — Давайте тезисно. Первое. Основа обороны — тяжелая индустрия. Успехи первой пятилетки создали фундамент для технического перевооружения армии. Второе. Мы отказываемся от слепого копирования зарубежных образцов. Наша цель — создание собственной, передовой советской конструкторской школы. Третье. Главный принцип — системность и унификация. Мы уходим от разнобоя и кустарщины к единым, унифицированным системам вооружения, от патрона до танка. И четвертое, — я сделал паузу, — наша оборонная промышленность должна стать локомотивом для всей экономики, двигая вперед металлургию, химию, приборостроение. Каждый оборонный рубль должен давать двойную отдачу — и для армии, и для гражданки.

Кольцов быстро строчил в своем блокноте.

— Отлично! — он поднял голову, и в его глазах блеснул азартный огонек. — «Системность и унификация»… «Оборонка — локомотив индустрии»… Звучит! С этим можно работать! Будет мощная статья. Народ прочтет и поймет: у руля технической политики стоит твердая рука.

Он ушел, пообещав прислать черновик. Впрочем, несмотря на любезность Кольцова, эта статья все равно заняла у меня немало времени. Дело в том что надо было выдать очень точную дозу информации: не много, но и не мало. С одной стороны, надо было показать товар лицом — рассказать и о достижениях, и о ближайших планах, а рассказать, прямо скажем, было о чем. Но говорить о реальных планах — радарах, торсионах, реактивных снарядах — было абсолютно невозможно: все это находилось под той или иной степенью секретности. Надо было очень пристально следить за собой, чтобы ненароком не выболтать государственной тайны! Пришлось импровизировать, облекая конкретные планы в обтекаемые, идеологически выверенные формулировки.

* * *

Съезд открылся двадцать шестого января 1934 года в переполненном, гудящем, как улей, Георгиевском зале Большого Кремлевского дворца. Тысячи делегатов, тяжелый запах папирос и пота, алые стяги, огромный портрет Сталина над президиумом — все это создавало атмосферу грандиозного, почти религиозного действа. Я сидел не в президиуме, а в первых рядах партера, вместе с другими ответственными работниками ЦК. Днем — бесконечные, оглушительные доклады, прерываемые бурными, переходящими в овацию аплодисментами. Вечером — кулуарная работа, встречи, разговоры.

В один из перерывов, в правительственной ложе Большого театра, где для делегатов давали «Лебединое озеро», Каганович подвел меня к невысокому, плотному человеку лет сорока пяти, с открытым, энергичным лицом и удивительно обаятельной, обезоруживающей улыбкой. Это был Киров.

— Сергей Миронович, — сказал Каганович. — Позволь тебе представить: товарищ Брежнев. Тот самый наш молодой специалист по новой технике. В ЦК идет, надо поддержать товарища!

До сих пор мне не приходилось видеть Кирова вживую. Он в основном находился в Ленинграде. Я знал его лишь по фотографиям, но при личном общении он производил совершенно иное, куда более мощное впечатление. Киров не был похож на других вождей. В нем не было ни сталинской тяжелой подозрительности, ни молотовской сухой канцелярской надменности. От него исходила волна живой, почти физически ощутимой энергии, человеческого тепла и уверенности в себе. Он крепко, по-мужски, пожал мне руку, а его светлые, чуть прищуренные глаза смотрели прямо, доброжелательно и с неподдельным интересом.

— А, наслышан, наслышан! — пророкотал он своим знаменитым, бархатным баритоном. — Это вы наших генералов на совещаниях строите? Правильно делаете! Давно пора!

Разговор завязался легко и непринужденно. Я воспользовался моментом, чтобы прощупать почву для своего нового, важного проекта.

— Сергей Миронович, есть одна идея. Мы тут на совещании по танкам пришли к выводу, что нам катастрофически не хватает