ненормальные. Я лежал и думал о том, что имела в виду Тина, сказав, будто знает, как заставить их перестать меня душить. Не нравился мне ее способ решения проблем.

* * *

Заупокойную мессу собирались служить в тюремной церкви, чтобы Тайлер мог на ней присутствовать. Даже мать Тины обещала приехать. Чтобы не думать обо всем этом, я продолжал заниматься взломом компьютерных систем нашей компании. Я уже и сам не знал — зачем, но мне все еще хотелось выяснить, кто именно подсунул Тине тот объект. Я пришел к Свами за помощью, но каким-то образом кончилось все тем, что он прочитал мне лекцию о быстром эволюционировании конопли, вызванном какой-то штукой под названием полиморфизм.

— Пророк Иезекиль и некоторые священники использовали матриархальный штамм под названием «паннаг», но в основном трава приберегалась для умашения Ковчега Завета, — сообщил он мне. — Если бы только мы смогли повернуть вспять развитие ДНК, это было бы уже неплохо.

— Ты похож на студента-медика гораздо больше меня, — заметил я.

— Я не учился в медицинском.

— Знаю, знаю. Слушай, я хочу попросить тебя кое-куда заглянуть. Посмотри, сможешь ли ты получить доступ к административной, а не технической части компании. Ну, знаешь, там, где деньги.

— Не думаю, что я захочу это сделать, — сказал Свами. Глаза выдавали его замысел.

— Да ладно, Тайлер — умница. Никто ничего не узнает.

— Дело не в этом. Понимаешь, Джимми, если ты потопишь компанию, то уничтожишь шансы на совершение важных открытий.

— Каких, например? Как твоя священная политура для ковчега? Он нахмурил лоб и облокотился на рукоять кресла-каталки. Кресло накренилось и поползло по кабинету ко мне.

— Думаешь, я это все делаю для себя? — сказал он. — Все это — ради исцеления народов! То есть ради всех, включая таких, как ты. Ради людей с лишними конечностями, с изуродованными конечностями или вообще без конечностей. Людей, родившихся с висящими наружу кишками, которым бессердечная наука сохранила жизнь, думая, что совершает доброе дело.

Он мог бы продолжать и дальше, но изображенные мною рвотные позывы его отрезвили.

— Избавь меня от этого, — взмолился я. — Обещаю подождать, пока ты не получишь верных шансов найти свое проклятое дерево. Или, по крайней мере, прабабушку марихуаны… Такты поможешь мне или нет?

— Нет.

Он откатился назад.

— Слушай, — сказал я, — дружище, мне без тебя не обойтись. Не думай, что обязательно: все или ничего. — Мне вспомнилась Кейтлин, кое-какие ее слова и то, что Свами говорил про организмы. — Может, мы сможем просто немножко подпортить им жизнь, не равняя с землей всю фирму?

— Джимми, тебя что-то не поймешь… Что у тебя на уме? Какая-то дремлющая мысль зашевелилась в моем сознании, что-то по поводу административных систем компании.

— Я знаю, что нужно искать! — выпалил я. — Мы можем влезть в совет директоров?

Свами долго созерцал одно из своих деревьев, после чего снова обернулся ко мне.

— Это слишком крепкий орешек. Я не представляю, как… И вместо того чтобы закончить фразу, повернулся к своему смарт-деску и начал поиск.

* * *

Несмотря на то, что Тайлер много лет отсутствовал в жизни дочери, их недавнее воссоединение, а затем ее внезапная смерть стали для него большим потрясением. Это он настоял, чтобы заупокойную мессу служили в тюремной церкви, где он мог еще хоть немного побыть с ней. Согласно Закону о свободе вероисповедания, тюремное начальство было обязано позволить проведение похорон в тюремном приходе.

Я однажды уже был в церкви — на похоронах моей бабушки. Тогда церковь казалась почти тюрьмой. Мне было лет девять. Странно, но в этой церкви, которая на самом деле была тюрьмой, царило ощущение полной свободы, как будто, находясь там, я очутился в раю.

Странно было стоять с Тайлером по одну сторону перегородки. Странно было представлять прах Тины в узорчатой урне перед нами. Урна была выполнена в технике клуазоне — россыпь разноцветных кусочков эмали, разделенных медными проволочками — и походила на витражные окна над незатейливым алтарем. Странно смотреть вверх, на эти окна, и представлять, как Тайлер отсюда проникал в наш компьютер.

Пришли несколько товарищей Тайлера по заключению, похлопали его по плечу и сели, оставив одного. В этой церкви я был единственным пришельцем, пока не появилась мать Тины.

— Смотри-ка, — сказал Тайлер, — дьявол в темно-синем платье.

Это была женщина не первой молодости, но еще привлекательная, с высоким начесом из светлых волос и декоративным шрамом на губах. При виде урны с прахом она заплакала, а затем громогласно сообщила Тайлеру, что он преступник. Кроме этого ехидного замечания и последовавшего за ним презрительного ответа, они не обменялись ни словом. Я сидел на передней скамье, рядом с Тайлером. Не хотелось ни на кого смотреть, потому что если бы кто-нибудь начал плакать, я тоже мог разреветься. И я сосредоточился на урне.

Пока мы дожидались появления священника, я тихо пробормотал себе под нос:

— Почему Тина это сделала?

— Думаю, она искала любовь, но так и не нашла, — ответил Тайлер. — Есть одна старая песня у «Битлз» — про то, что в мире без любви жить не хочется.

— Не знаю. Это же так старомодно. В смысле, любовь. И Тина, насколько я понял, думала точно так же. Она считала, что любовь — это непрактично, некультурно, нереально, и все такое. Когда тебе кто-то нужен, разве это не признак слабости?

— А, все ясно. Это она тебе говорила?

— Ну да.

В глазах у Тайлера что-то блеснуло.

— Значит, неслабо она в тебя втюрилась.

— Очень смешно…

— Я слышал, у азиатов не принято демонстрировать свои чувства, потому что это накладывает бремя обязанности на того, кого любишь. Некоторым людям приходится любить вот так, тайно.

— Ну, это уж слишком, — сказал я. — Если любовь приходится еще и прятать, то какой в ней тогда смысл?

Тайлер не ответил, только слегка сощурился, словно от боли.

— Нет, дружище, — сказал я. — Любовь умерла.

И это была правда, вот только слова были не самые подходящие. Я виновато прикусил язык, а тут как раз и священник пришел.

Когда началась служба, нам пришлось замолчать. Я не слишком-то вслушивался в то, что говорил священник, — боялся разреветься. Поэтому я сосредоточился на разглядывании окон, которые складывались в разноцветный узор, доходивший до самого верха А-образной конструкции, которая должна была изображать сводчатый потолок. Никто, кроме меня и Тайлера, не знал, что это за окна на самом деле. И только одному мне было известно, что на другом конце линии молитву слушает Свами.

«Отправляй и помолись» — так говорят,