кормить тухлой рыбой, поить сточными водами и иссушать западными ветрами. А браконьеров заставить смотреть на эту картину. И все. Успокоился бы священный Байкал, плескались бы в нем безмятежно омули и хариусы, окуни и осетровые, эндемичный планктон и глянцевитые нерпы с потешно изумленными мордахами…»

Расправившись таким образом с погубителями природы, Александр настроился на умиротворенно-философский лад. Он принялся думать о многообразии ландшафтов и множественности животных, которые все-таки едины в земной целесообразности. И не случайно ассоциативный мозг человека всюду ищет аналогий. Вот и в скале этой, которую Саша обходит справа, кто-то увидел колокольню. А еще есть скалы Будда и Шляпа. А Байкал напомнил Чехову кавказское и крымское побережье. Да и сам Саша теперь не мог бы с уверенностью сказать, по берегу какого озера он идет. Потому что точно такие же лиственницы, и сосны, и кедры, и черемуха, и багульник, и можжевельник, и сочные альпийские поляны есть на берегах Хубсугула, брата Байкала, где Саша провел прошлый летний сезон, помогая монгольским геофизикам. Наверное, таковы же берега африканской Танганьики и американского Гурона, которые он никогда не видел. И надо напрячь воображение и представить себе с высоты спутника весь Байкал, а потом вдруг ощутить одновременно засушливый Ольхон и болотистую дельту Селенги, узкую переносицу Святого Носа и стремительный исток Ангары, бешеную сарму и теплый шелонник, становые щели через ледяные поля и хрустальные ежи весеннего льда, пятиметровые волны и все это осветить ярчайшим солнцем и окрасить в глубокие зелено-голубые цвета, и пропитать запахами, для которых у человека и названий-то нет, чтобы осознать, что ты все-таки на берегу Байкала, именно Байкала, единственного и неповторимого озера.

Только муравью все равно, где он — на Хубсугуле, Танганьике или Гуроне. А он, Александр Птахин, — человек, он и частичка природы, и царь ее. И когда Саша дошел до этой мысли, ему стало весело и жарко. Он снял с себя джинсовую куртку и ковбойку, обнажил загоревшую кожу, туго обтянувшую широкую спину и шары бицепсов.

Так он и шел, покусывая сладкую травинку, ощущая плечами тонкое прикосновение теней, разглядывая каждую иголочку на соснах и ловя ноздрями все оттенки хвойного запаха, а чуткими ушами шорох муравьиных ног, пока тропа не вывела его на перевал, с которого вдруг открылось гибкое лукоморье Песчаной бухты. И он заспешил к палаткам турбазы, где его ожидали Наталья и Алина.

5

Отпуск подходил к концу, и Саша решил напоследок порыбачить. Алина, конечно, упросила взять с собой и ее. Но наутро Наталья будить дочь не разрешила.

— И тебе ехать не надо бы, — заявила она, стараясь говорить строго. Что-то небо на западе странноватое.

— В море не ездят, а ходят, — хриплым с утра голосом сказал Александр. Перед Алиной будешь оправдываться сама.

И ушел.

Подгоняемый прохладным утренним бризом — «холодом», — он легко выгреб за незримую линию, соединяющую Большую и Малую Колокольни. Забросил удочки с круглыми свинцовыми шариками-грузилами и закурил. Потом выплюнул сигарету: рыба клевала не переставая, и Саша едва успевал обновлять наживку. В короткие секунды передышки он бросал взгляд на запад. Там все было нормально — на фоне мутноватого неба отчетливо вырисовывались вершины Зубчатой горы. Вон Будда, иступленно молящийся утреннему солнцу, вон лихо нахлобученная на сосны и кедры каменная Шляпа. Потом Саша на какое-то время отвлекся, заполняя дно лодки окунями и редкими омулями, и, когда снова посмотрел на небо, испугался.

Над Приморским хребтом клубились снежно-белые облака. От них тянулись вниз и росли с непостижимой быстротой длинные нити, перечеркивая небо и горы вертикальными штрихами. Александр торопливо выхватил удочки, разгреб ногами рыбу и уперся в поперечину. И яростно замахал веслами.

Ковбойка на спине сразу взмокла, глаза слепило солнце и заливал пот. «Успею, успею», — выдыхал он с каждым гребком, стараясь пореже оглядываться. Берег приближался слишком медленно, но все-таки приближался, и, когда до него осталось каких-нибудь сто метров, в напряженную Сашину спину ударил первый порыв береговика. Взметнулась белая водяная пыль, на потемневшей глади озера появились «корзинки» — широкие полосы ряби.

Саша все еще греб — ритмично, мощно, азартно («Подумаешь, горный ветер! Выгребу!»), но уже били о борта тяжелые упругие волны, уже яростно-белой пеной взялась ухабистая поверхность воды, и лопасти весел увязали в тугом ветре. И Александр понял, что выгрести не удастся. Лодку сносило, он ясно видел это по Малой Колокольне. Мысли были короткие и сумбурные: «Пересекать Байкал у меня нет ни времени, ни желания, да и Наташка с ума сойдет. Жалко лодку и улов, но делать нечего. Вплавь я, конечно, быстро доберусь до берега: у головы парусность меньше, чем у высокой и тяжелой лодки». Саша быстро стащил с себя рубаху и штаны и приподнялся в лодке. И замер на мгновение, пораженный и восхищенный видом бушующей воды.

… Не метровые тяжелые волны теснили его, а неоглядная стая гигантских взбесившихся лебедей. Распахнув бело-снежные широчайшие крылья, они гневно бились грудью о лодку, едва не переворачивая ее. Длинные шеи с шипением и клекотом перехлестывали через борт, секли обнаженное Сашино тело. В тысячах глаз красными, голубыми и зелеными бликами сверкало яростное солнце. Это были не спасительные лебеди Хоридэя, а настоящие убийцы…

И тут, уже вдохнув перед прыжком воздух, Саша увидел, что высота волн не везде одинакова. Немного в стороне они были пологие, а дальше даже простиралась длинная проплешина. «Ветровая тень!» — мелькнуло в голове, и все тело наполнилось звенящим предчувствием удачи.

Саша почти упал на сиденье, ловя руками скачущие весла; правая нога, скользнув по рыбам, неловко подвернулась, тупая боль прошла через тазобедренный сустав, будто его выламывали. Отчаянно работая веслами, Птахин развернул лодку наискосок к ветру, оглянулся, ища глазами проплешину, и медленно двинулся к ней. А когда порывы береговика вдруг ослабли, он плюнул в волны соленой кровью и торжествующе заорал.

Грести было по-прежнему тяжело, но эта обычная работа рыбака не требовала душевного напряжения, и мысли Саши вошли в нормальное русло. Алинка обрадуется рыбе, будет долго перебирать и сортировать ее. Наталья немного подуется, но быстро успокоится, стоит ее поцеловать. В Москву надо бы съездить — в ИЗМИРАНе побывать и книжек прикупить. Да, книги, книги, сколько их пропустил, пока болтался здесь! Но отпуск, считай, уже кончился, впереди — лазеры и счетные машины…

… А против