швею, заранее проведенную в его комнату, а настоящая Надя была увезена к Фениксу в карете, присланной им для этой цели на пустырь. Чтобы обман был полный, швею научили представиться, что она после испуга потеряла память. Это несомненно облегчило ей задачу разыгрывать роль Нади.

Бессменный был счастлив. О любви его Потемкин узнал от Цветинского и понял, что было бы жестоко не наградить князя за то, что он совершил освобождение Нади, которая тоже искренне любила его.

Потемкин согласился на их брак, но с двумя условиями: чтобы свадьба была сыграна в присутствии только его и шаферов, без всякой помпы, и чтобы молодые немедленно уехали в провинцию и остались там жить навсегда. За это он давал Наде огромное приданое.

Ни Бессменный, ни Надя не противоречили. Им было безразлично, где ни жить, лишь бы вместе, и, чем скорее была их свадьба, тем было лучше для них.

Потемкин уезжал через три дня и, чтобы свадьба произошла при нем, нужно было сыграть ее в это время. Но препятствий к этому не могло быть, раз этого пожелал светлейший.

Цветинский, разумеется, главный шафер Бессменного, все взялся устроить и действительно устроил, освободив своего друга от всех хлопот и предоставив ему возможность провести все время с Надей.

Накануне своей свадьбы они вместе рассматривали медальон, игравший такую странную роль в их судьбе. Слова Кутра-Рари оправдались: найдя медальон, Бессменный нашел и Надю.

Они вынули из медальона портрет, и из-под него упала записка:

«Предупредите светлейшего, чтобы он следил за малейшим движением банкира Зюдерланда во время обеда в день своего отъезда. Это важно для его жизни. Будьте счастливы. Кутра-Рари».

– Кто же такой этот индус? – спросила Надя.

Но на этот вопрос не мог дать ответа не только князь Бессменный, но и сам посвященный в некоторые тайны граф Феникс.

Эпилог

Потемкин уехал в действующую армию 24 июля 1791 года из Царского Села, простившись в последний раз с императрицей. Он обедал в этот день у себя, и к столу его был приглашен один банкир Зюдерланд, который должен был привезти светлейшему деньги и получить от него последние распоряжения.

Во время обеда Потемкин был рассеян, мало разговаривал, постоянно задумывался и часто оглядывался по сторонам.

Удобная минута была найдена Зюдерландом легко. Впрочем, это было короче минуты. Он опустил в карман уже пустую коробочку с золотой крышкой, а в стакане светлейшего растаял брошенный туда шарик ядовитой пасты.

Потемкин, казалось, ничего не заметил.

– Посмотрите, какое странное выражение в глазах этого лица, – обратился он к Зюдерланду и показал на висевшую у него за спиной картину, где была изображена одна только фигура византийского царя в полном уборе.

Банкир обернулся и остался так на некоторое время.

Потемкин потихоньку переставил стаканы – поставил банкиру свой, а себе придвинул стакан банкира.

– Да, удивительно странное, – подтвердил Зюдерланд. – Есть в этих глазах что-то жуткое. Ваше здоровье, ваша светлость!

Он поднял стоявший перед ним стакан и осушил его.

Но судьбы Промысла неисповедимы. Избегнув опасности у себя за столом, Потемкин заболел, приехав в Яссы, и эта болезнь оказалась смертельной. Он умер 5 октября 1791 года по дороге в Николаев.

А почти сто лет спустя после этого в печати появились следующие строки:

«Лучше было бы, когда бы князь не объявлял намерения „вырвать зуб”. Князь приехал в Петербург и, как все утверждают, ему был дан Зубовым медленно умерщвляющий яд. Банкир Зюдерланд, обедавший вдвоем с князем Потемкиным в день его отъезда, умер в Петербурге в тот же день, тот же час, как князь Потемкин» («Русская старина» 1887 год, кн. XI. Записки Алекс. Мих. Тургенева.).