панорамами. Подобно Данте, нуждающемуся в Вергилии, они ощущают потребность в проводнике. Для таких студентов представляется заманчивым полностью пренебречь идеями Реформации, чтобы сосредоточить свое внимание на ее социальных аспектах. Однако итогом упрощенного понимания Реформации становится неспособность понять ее сущность, как исторического феномена, и того, почему это явление остается существенным пунктом современной дискуссии как внутри религиозного мира, так и за его пределами.

Для студента, воспитанного в духе секуляризма современной западной культуры, вполне понятную трудность представляет понимание движения, мотивированного религиозными идеями. Заманчивой представляется возможность попытаться проигнорировать эти идеи и подойти к изучению шестнадцатого века с современным мировоззрением. Однако, как и любое историческое явление, Реформация требует, чтобы ее толкователи попытались принять ее мировоззрение. Мы должны научиться с пониманием относиться к ее идеалам и представлениям о мире, чтобы понять, как они влияли на течение истории. Реформация в Швейцарии и Германии была непосредственно основана на религиозных идеях, которые требуют и заслуживают рассмотрения. Даже в Англии, где местные условия привели к тому, что политические факторы оказывали на движение большее влияние, чем религиозные идеи, имелось значительное количество таких идей, которое лежало в основе произошедших событии. Настоящая книга ставит своей целью объяснить, какими же на самом деле были религиозные идеи, лежащие в основе Реформации, и какое влияние они оказывали на своих носителей.

Целью настоящей вводной главы является рассмотрение предварительных вопросов, чтобы подготовить почву для обсуждения богословской мысли Реформации в последующих главах.

Призыв к реформам

Уже сам термин «Реформация» прямо указывает на то, что нечто (в данном случае — западно-европейское христианство) подверглось реформам. Как и другие термины, используемые историками для обозначения периодов человеческой истории — такие, как «Возрождение» или «Просвещение» — он может быть подвергнут критике. Например, в двенадцатом веке была предпринята похожая попытка реформировать Церковь в Западной Европе, однако термин «Реформация» не используется для обозначения этого раннего движения. Возможно некоторые могут предложить другие, более приемлемые термины для обозначения рассматриваемого явления, которое имело место в шестнадцатом веке. Тем не менее остается фактом, что термин «Реформация» получил всеобщее признание как соответствующее обозначение этого движения частично ввиду того, что оно было связано с признанием необходимости коренных преобразований институтов, практики и идей Западной Церкви. Таким образом, термин удачно указывает на то, что обозначаемое им явление имело как социальные, так и интеллектуальные корни.

К началу шестнадцатого века стало очевидным, что Церковь в Западной Европе вновь стала испытывать острую нужду в реформах. Казалось, что кровь перестала течь по сосудам Церкви. Ее юридическая система остро нуждалась в преобразованиях, а недееспособность и коррумпированность церковной бюрократии была общеизвестна. Нравы духовенства часто были распущенными, что приводило в смущение паству. Духовенство (даже на самом высоком уровне) часто отсутствовало в своих приходах и епархиях. В Германии, например, лишь один приход из четырнадцати имел постоянно проживающего в нем священника. Француз Антуан дю Прат, архиепископ Сенский, всего лишь один раз присутствовал на службе в своем кафедральном соборе. Его роль во время этой службы была настолько пассивной, как будто это были его собственные похороны. Назначение на высшие церковные должности производилось сомнительными средствами: внимание, в основном, уделялось политическому или финансовому положению кандидатов, а не их духовным качествам. Так, в 1451 г. герцог Амадей VIII Савойский добился назначения своего сына на высокую должность женевского епископа. А если у кого-то и вызывал сомнение тот факт, что новый епископ не был рукоположен в священники, т.к. ему было всего восемь лет, то они благоразумно молчали об этом. Папа Александр VI, представитель семейства Борджиа (знаменитого своими смертоносными пирами), добился своего избрания папой в 1492 г. несмотря на то, что у него было несколько любовниц и семеро детей, в основном благодаря тому, что он открыто перекупил папство через головы своих ближайших конкурентов.

Макиавелли объясняет свободные нравы, царившие в Италии в конце эпохи Возрождения, дурным примером, показываемым церковью и ее духовенством. Для одних призыв к реформам был призывом к административной, нравственной и юридической реформации Церкви. Следовало изжить имевшие место нарушения и безнравственность, папа должен был меньше интересоваться мирскими делами, духовенство должно было иметь должное образование, управление Церковью должно было быть упрощено и очищено от злоупотреблений. Для других, наиболее насущной проблемой была духовность Церкви. Имелась срочная, жизненно важная нужда вернуться к свежести первооснов христианской веры. Многие оглядывались вглубь веков, завидуя простоте и духовности апостольского христианства. Нельзя ли было вернуть этот золотой век христианства, возможно, вновь осмыслив новозаветные тексты? Такой была программа реформ, являвшаяся заветной мечтой интеллектуалов половины Европы. Однако папы эпохи Возрождения, казалось, больше интересовались светскими, а не духовными вопросами, что привело к невиданному ранее уровню корыстолюбия, коррупции, безнравственности и поразительно неудачным результатам применения политики силы. Слова Гианфреско Пико делла Мирандола (которого часто путают с его дядей Джованни), произнесенные в марте 1517 г., крагко подводят итог мыслям, которые терзали многих образованных людей того времени: «Для того, чтобы одержать победу над врагами и вероотступниками, гораздо важном восстановить падшую нравственность до ее древнего добродетельного состояния, чем вводить флот в Черное море».

Были, однако, и такие, которые добавляли к этому списку еще одно требование — реформацию христианской доктрины, богословия, религиозных идей. По мнению таких мыслителей, как Лютер (Виттенберг) и Кальвин (Женева), Церковь потеряла из виду свое интеллектуальное наследие. Настала пора возрождения идеалов «золотого века» христианской Церкви. Плачевное состояние Церкви в начале шестнадцатого века было лишь симптомом более страшной болезни — отклонения от основных идей христианской веры, потери