— Ты, пьяный дурак! Это будет убийство! — заорал Первис, во второй раз за этот вечер заслоняя меня от револьвера.
— Почему это должно меня волновать? Он вооружен, не так ли? Я застрелю его, защищая себя. Это будет предостережением для других. Отойдешь ты в сторону или предпочтешь получить пулю?
— Ты пьян, — сказал Первис, продолжая стоять между нами, — Я видел, что, войдя в дом, ты выпил целый стакан. Ты опьянел до одури. Возьми себя в руки, старина. Не надо делать ничего такого, о чем потом будешь жалеть.
— Ну что ж, пожалуй, я не стану убивать этого попрошайку, а только обстреляю вокруг него. Может, и промахнусь пару раз. Ему это не повредит.
При сих словах веснушчатая лапа Розенталя высунулась над плечом Первиса. Грани его бриллианта вспыхнули бледным багрянцем, а дуло револьвера — ярко-красным огнем. Женские крики, раздавшиеся вместе с выстрелом, затихли, как и его отзвуки. Несколько шепок свалилось мне на голову.
В следующее мгновение боксер обезоружил Розенталя. Наконец-то я спасен, но тем не менее меня охватило глубокое отчаяние: среди толпы я увидел полицейского. Он вошел в гостиную через окно. Это был немногословный и весьма проворный офицер. В один миг, пока боксер объяснял ему ситуацию, он защелкнул наручники у меня на запястьях. Хозяин дома, пасуя перед властью и ее представителем, изливал свою бессильную злобу: прекрасная охрана, нечего сказать, и очень эффективная. Приходит к шапочному разбору, когда все обитатели дома могли бы уже спать своим последним сном.
Полицейский, уводя меня, едва удостоил беглым взглядом Розенталя.
— Мы знаем о вас все, сэр, — сказал он, с презрением отвергая предложенный Первисом соверен. — А с вами, сэр, мы увидимся в Марилебоне[5].
— Мне сейчас пойти с вами?
— Как будет угодно, сэр. Однако полагаю, ваш знакомый больше нуждается в вашем присутствии, и не думаю, чтобы этот молодой человек доставил мне много хлопот.
— Ну-у-у, я буду идти спокойно, — заверил я.
И я пошел.
Мы молча прошагали, возможно, около сотни ярдов. Нам не встретилось ни души. Наконец я прошептал:
— Как же, Господи, тебе это удалось?
— По чистейшей случайности, — сказал Раффлс. — Мне повезло: я сумел выбраться благодаря тому, что знал каждый кирпич в садовой ограде, и мне вдвойне повезло, потому что в мастерской в Челси среди остальных нарядов имелись и вот эти тряпки. Шлем взят из коллекции, которую я собирал в Оксфорде. Бросим его через забор, и будет лучше, если мы снимем также накидку и пояс прежде, чем нам встретится настоящий полицейский. В свое время я приобрел их для маскарада, и они так и остались лежать в гардеробе. Я всегда думал, что они могут еще пригодиться. Труднее всего нынешней ночью мне было избавиться от кеба, на котором я вернулся сюда. Я отправил его в Скотленд-Ярд с десятью шиллингами и со специальным посланием для старины Маккензи. Все следственное подразделение будет у Розенталя примерно через полчаса. Конечно же, я воспользовался ненавистью нашего господина к полиции — это еще одно счастливое для нас обстоятельство. Если бы тебе удалось ускользнуть — что ж, это было бы превосходно, если бы нет, то он, я чувствую, очень долго играл бы со своей жертвой, как кошка с мышкой. Да, Кролик, костюмированное представление получилось куда менее приятным, чем я рассчитывал, и мы сыграли в нем далеко не лучшие роли. Однако нам чертовски повезло, что мы вообще унесли с него ноги!