Воробей т.2

§6

Андрей Дай

Воробей т.2

роман

§6

Леса, перелески, залитые солнцем поляны. Изредка — сосновые многоколонные храмы. Еще реже — болотца и заросшие тальником низины. Нарядные, пряничные, домики пригородных столичных дач, быстро поменялись на серые, битые жизнью, жилые крестьянские строения.

И заборы. Везде и всюду. Моя страна — это лабиринт из заборов: от монументальных, с каменными столбами и кованными, вычурными решетками, до покосившихся плетней, увитых сорным вьюнком.

И крыши. Дранка или даже дорогая кровельная жесть у тех, что ближе к чугунке. И солома у стыдливо прячущихся там, в глубине России. Подальше от пристальных, праздных взглядов господ, путешествующих в синих вагонах первым классом.

И стук колес на стыках рельс какой-то неправильный. Не тот ту-дум-ту-дум, привычный по старой жизни в далеком будущем. Нет. Дзанг-дзанг, как барабан, без пауз — вот как это звучит здесь, в последней четверти девятнадцатого века.

Копоть и пыль. Лето. Жара. Окна подняты, и забияка ветер нет-нет, да и забросит в купе клок сизого, пахнущего баней, березового дыма. Россия. Родина. До боли своя, но все-таки немного чужая. Незнакомая. Ветхая страна входящая в последнюю четверть девятнадцатого века. Трогательная в своей патриархальности, но гордая знаменами побед и блеском золотых погон, крестьянски убогая, простая и честная. Ничего не делающая на половину. Если верить, то истово. Если строить, то с золочеными куполами. Если за державу, то последний рубль на бочку…

После претендующих на роскошь балов столицы, после суетливых коридоров присутственных мест, блистающих лаком на деревянных панелях кабинетов их превосходительств, и даже высокопревосходительств. После змеиных шепотков в кулуарах, и матерной ругани курительных салонов дворцов. После сырого, продуваемого всеми ветрами, но душного города. Простор и легкость на сердце. И восторг от любования. И легкая грусть осознания правды жизни: вот она, настоящая страна. Не там, за спиной. Здесь.

Боль в сердце, от знания: это все не на долго. Всего-то через три или четыре десятилетия все это лопнет. Изменится. Измажется кровью — из вен, с транспарантов, листовок и флагов. Изгадится ложью в угоду кучке предателей, самим себе не верящим.

Ложатся на бумагу строки, легко и быстро — руки сами выводят нужные буквы — имена и фамилии. Тех, кто в ответе за будущие преступления. Места рождения и жительства грядущих палачей и изуверов. Еще и еще. Вожди и лидеры. Исполнители. Идейные вдохновители и твари, которым просто будет нравиться убивать. Строка за строкой.

§6.1. Патриархальный июнь

Далеко не каждого графа, приезжающего железной дорогой в Москву, на вокзале встречают оркестром. Красных ковров и букетов от восторженной публики я, правда, не удостоился. Но и того было довольно.

Что-то неопределенное яростно наяривающий оркестр из числа московского гарнизона, трепещущие на ветру флаги империи, чиновник канцелярии самого генерал-губернатора, князя Долгорукого, и десяток репортеров с блокнотами и даже магниевыми вспышками фотоаппаратов. Тем более что и чин встречающего был достаточно высок — статский советник — и сам по себе он был достаточно известной личностью. Что еще нужно, чтоб столичный министр остался доволен?

Господин Родиславский, из тех государственных служащих, кто занимался вовсе не тем делом, к которому у того лежала душа. Владимир Иванович — драматург не из последних. Постоянный член Общества Русской словесности, вместе с так же небезызвестным господином Островским участвовал в организации и пребывает секретарем Общества русских драматических писателей и оперных композиторов. А еще подготовил доклад «О необходимости определить в нашем законодательстве гражданскую ответственность за самовольное представление драматического произведения» для первого съезда русских юристов, который в ближайшие дни должен был начать работать в Первопрестольной. И ради которого, в том числе, я и решил на некоторое время задержаться в Москве.

А не ради встречи на балу с королем Швеции и Норвегии, Оскаром Вторым, как многие могли бы подумать.

— Ах, ваше высокопревосходительство! Бардак. Натуральнейший бардак и калейдоскоп, — жаловался статский советник по дороге к дому губернатора на Тверской. Пусть встретили меня далеко не так, как следовало бы приветствовать первого министра империи, но хотя бы поселили в особняке генерал-губернатора, князя Владимира Андреевича Долгорукого. Общеизвестно, что тот отличался довольно либеральных взглядов на взаимоотношения сословий, но не до такой степени, чтоб принимать у себя безродную, никому не известную дворняжку.

— Полнейший кавардак, — продолжал описывать творившееся в чиновничьей среде Москвы. — Бернадот этот натуральнейше, как снег на голову…

— Никогда не было, и вот опять, — ввернул я.

— Истинно так, — ваше высокопревосходительство. — Истинно так. И ладно бы хоть кто-нито из Ганноверов. А то, стыдно сказать — Бернадот, а устроили из того порося в посудной лавке. Сами из галльских адвокатишек, а гонору, как у ясновельможных панов.

— Да, — выговорил я, обозначая легкий интерес. — Уж.

— Еще кубанец этот…

— Кубанец?

— Их сиятельство, граф Феликс Николаевич Сумароков-Эльстон, атаман кубанских казаков.

— И что он?

— Так их императорское высочество, цесаревич Александр Александрович их сиятельство к шведу прикомандировал.

— Вот как? И что же?

— Болтают, ваше высокопревосходительство…

— Давайте уже без чинов, Владимир Иванович. Устал я от этого.

— Как изволите, ваше сиятельство.

— По имени отчеству. Мы же из одного с вами крапивного семени…

— Герман Густавович, — тут стало понятно, что выговорить для чиновника привычное «высокопревосходительство» легче и проще, чем мое немецкое отчество. — Болтают, что дескать граф Феликс, более король, чем едущий к нам Бернадот.

— Это все la politique, Владимир Иванович, — отмахнулся я. — Филиксу Николаевичу никак невозможно выказать шведу пренебрежение. Нужно к этому отнестись с пониманием. Оскар ведь недавно на престоле? Так?

— Ну, да, ваше сиятельство.

— Прежний король все больше на Британию да Францию оглядывался, а этот Германии симпатии выказывает. Теперь-то у германца война, так и Бернадот в стороне не желает быть.

— А мы же тут-то причем, Герман Густавович? — второй раз у него получилось выговорить отчество без запинки. Вот что значит большой чиновничий опыт!

— Дания — тоже вроде бы как часть скандинавского мира, Владимир Иванович. И вот как раз