- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (37) »
1. ЗНАКОМАЯ ЛИЧНОСТЬ
ГИПНОЗ
Я примостился в хвосте вагона, неподалеку от кондуктора, насколько возможно втиснувшись между сиденьями, чтобы занимать поменьше места. В троллейбусе было тесно — палец не просунешь. Позади меня стоял крупный дядя в черной полудошке, какие обычно носят хоккейные болельщики. Вдруг он заволновался, задышал и, наддав животом, спросил: — У «Маяковского» выходите? — У «Маяковского»? — переспросил я и поднял глаза кверху. — Знаете что, давайте так: до «Маяковского» еще семь остановок. Это, минимум, двадцать минут. Кроме того, разочка два-три на поворотах соскочит штанга — так что кладите все тридцать. Поэтому сейчас постоим спокойно, через пару остановок помаленьку начнем пробиваться вперед, а там поменяемся местами, и вы… Дядька суеверно посмотрел на меня и так яростно полез вперед, словно троллейбус охватило пламя. Меня он зацепил плечом, продавил до середины вагона и опрокинул на колени какой-то старушки. «Нет худа без добра, — подумал я, тыкаясь носом в хозяйственную сумку. — По крайней мере—продвинулся». — В центре сходишь, сынок? — улучив момент, спросила старушка. — Отдыхайте, мамаша, — еще четыре остановки, — буркнул я. Старушка поднялась, как загипнотизированная, прижала к груди сумку и молча стала проталкиваться вперед. Я с трудом вывернулся, работая одновременно на кручение и изгиб, и в результате расположился спиной к движению. Теперь передо мной оказалась миловидная дама. У нее был спокойный профиль, трогательные ямочки в уголке рта, розовое ушко застенчиво выглядывало из-под берета. В нервной обстановке вагона она была как глоток валерьянки, и я проникся к ней симпатией. «Интересно, — подумал я, — правда это или нет: если долго и пристально смотреть на человека — он должен почувствовать взгляд и обернуться?» Дама почувствовала. Она медленно повернула ко мне лицо и спросила: — Через одну сходите? — Да… То есть нет, — смешался я. — Так что же вы стоите! — вспыхнула дама. — Стоит, как пень! — и нанесла мне короткий, но чувствительный удар бедром. — Граждане, пройдите вперед! — крикнула кондуктор. — Впереди свободнее. Я послушался совета и немножко прошел. Тем более, что миловидная дама как раз расчищала дорогу, энергично раздавая удары направо и налево тем самым способом. Я бочком продвигался вперед и все время слышал, как меня неотступно преследует какой-то возбужденный гражданин. Когда мы остановились, гражданин положил подбородок мне на плечо и жарко зашептал: — На следующей схоишь? — Схожу! — сказал я, чтобы отвязаться. — А он схоит? — спросил гражданин, указав глазами на впередистоящего. — Почем мне знать? — огрызнулся я. — А ты спроси, — настаивал гражданин. Я спросил. Впередистоящий пообещал сойти. — А перед ним схоит? — не унимался гражданин. Тот, что перед ним, тоже выходил. — А дальше схоют? — О, черт! — остервенился я и, расшвыривая локтями пассажиров, полез вперед. Я добрался до самой кабины водителя и приник к ней спиной, втянув живот и распластав руки. Я почти впрессовался в стенку кабины — так, что теперь мимо меня можно было идти в колонну по три человека. Путь был почти идеально свободен. Только напротив меня, нежно обняв поручень, стоял молодой человек. Но он никому не мешал. И ему тоже никто не застил. Видимо, молодой человек и сам чувствовал эту свою независимость — держался он довольно безмятежно и даже, вытянув трубочкой губы, чуть слышно что-то насвистывал. Случайно молодой человек встретился со мной взглядом. В глазах его промелькнула тень тревоги. Он перестал насвистывать и раскрыл рот… — На следующей, — опережая его, прохрипел я, — сходите? Молодой человек покорно вздохнул, отжал ногой дверь и выпрыгнул на ходу.
ДВЕНАДЦАТЫЙ ПРЕДСТАВИТЕЛЬ
Судили нас с удовольствием. Чувствовалось, что члены товарищеского суда соскучились по настоящей работе. Дом наш тихий, бесконфликтный. По контингенту жильцов, не считая меня да еще двух-трех человек, предпенсионный. Так что бури все отгремели. А тут — здрасте пожалуйста! Нам для первого раза вынесли общественное порицание. Заставили помириться. — А мы проконтролируем, — сказал председатель, — всем коллективом. — Он сделал широкое обнимающее движение. — Верно, товарищи? Так в решении и записали: взять под контроль всего коллектива. Мы-то сами окончательно помирились уже после суда. — Ты мне прости этого «барбоса», Ваня, — сказал сосед. — Прости лысому дураку. — А вы мне — «старую кочерыжку», Иван Никифорович. Молодой я, глупый. — Эх, чего там! — махнул рукой сосед. — Возьмем, что ли, маленькую? Мы взяли маленькую и обмыли наше замирение. Чудесно провели вечер. На другой день к нам заявился первый представитель коллектива. Инженер из шестнадцатой квартиры. — Вот, — сказал он, — вымученно улыбаясь. — Шел мимо, думаю — дай заскочу. — А-а, вы насчет этого! — бесцеремонно зашумел Иван Никифорович. — Помирились мы! Так и доложите: тишь — мол, и гладь, и божья благодать! Разоблаченный инженер оробел вовсе. Я понял, что его надо выручать, и сказал: — Ах, как хорошо, что вы зашли! Раздевайтесь, будем чай пить. Потом, уже за столом, представитель осмелел. Он прихлебывал чай и ликующим голосом человека, вырвавшегося из одиночного заключения, рассказывал: — Иду, понимаете, а у самого ноги трясутся. Ведь в свидетелях за всю жизнь не был!.. Ровно через сутки пришел второй представитель. Им оказался совсем ветхий старик Рубакин — бывший мужской парикмахер. — Па-тревожу, молодые люди! — бодро крикнул старик, устремился вперед и повалил вешалку. Уступая приобретенной еще в дверях инерции, он дробной рысью обежал всю квартиру, стукнулся рикошетом о гладкий бок холодильника и с возгласом «па-тревожу!» исчез. — М-да! — произнес Иван Никифорович. — Ну и ну! — Ладно, — сказал я. — Раз надо — что поделаешь! Наступил третий вечер — и пожаловала представительница. — Нас уже проверяли, — занервничал Иван Никифорович. — Два раза. — И показал зачем-то на пальцах, два. — Неважно, милый, — успокоила его представительница. — Семь раз проверь — один раз поверь. Видимо, она имела опыт в таких делах, потому что сразу
- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (37) »