калибром с полкулака. Я нанял сменного киномеханика и крутил волшебные ленты до изнеможения, пока с них не начинала сыпаться эмульсия, так что к концу смены ее приходилось выметать волосяной щеткой. Джимми Хант время от времени присылал очередную дозу своего киногиптонического зелья, я добросовестно перечислял в банк его долю, и все шло чинно-благородно. Через пару месяцев я вернул долг нью-йоркскому приятелю, а мой счет в местном капище Маммоны достиг такой величины, что начальник полиции начал здороваться со мной на улице. Я обзавелся японскими электронными часами, черной квакерской шляпой, постоянным местом в «Добром старом салуне» и обширными знакомствами в обществе.

Но тут вышел на волю Бенди. Приехал он ко мне как в дом родной, отмылся, отоспался, огляделся и решил внести свой вклад в наше просперити, которое процветало чем дальше, тем пышнее. Однако опьяняющее чувство свободы малость притупило его неуемную фантазию, и первое время он больше шлялся по городку. А потом стал часами пропадать в кинозале моего популярного заведения.

И вот как-то вечерком после пятого стакана апельсинового сока говорит он мне:

—          Слушай, Мак, ты меня знаешь. Я никогда не испытывал особых иллюзий касательно науки и всякого там высшего образования. Но великое изобретение нашего приятеля Джимми Ханта, это замечательное достижение томящегося в узилище разума, похоже, начинает примирять меня с существованием университетов. Ты бы видел, до какой степени обалдения доходят наши лопоухие зрители к середине сеанса! Они сидят там онирваневшие до предела и ничего вокруг себя не видят, хоть кол им на голове теши! Признаться, я не верил Джимми, когда он толковал про абсолютный гипноз, но теперь... Он действительно великий ученый!

—          Бенди,— отвечаю я,— ты ведь тоже меня знаешь, и мое жизненное кредидо тебе прекрасно известно: изобретение тем значительнее, чем больше долларов оно позволяет выкачать из ближнего, и именно в этом высшая научная ценность любых научных достижений, вроде игральных автоматов и тотализатора...

—          Нет,— кричит в восторге Бенди,— ты, старина, все-таки не можешь оценить величие науки по достоинству. Ну-ка, что ты на это скажешь?

И выкладывает на стол пачку купюр разного достоинства, судя по весу, долларов этак на девятьсот шестьдесят. И улыбка у него на лице, как у Александра Македонского после победы при Ватерлоо.

—          И откуда же свалилась эта манна небесная? — спрашиваю я, чтобы сделать другу приятное и дать ему возможность похвастать.

—          Конечно же из мира науки! — укоризненно отвечает он.— Я ведь тебе битый час толкую!..

В общем, оказывается, Бенди не так просто отирался в зрительном зале, утоляя любознательность. Когда зрители напрочь впадали в транс, он успевал сделать легкую ревизию их бумажников, снимал излишки, проценты, пеню и пенки, однако же не очищал кошельки до дна, чтобы не вызвать у пострадавших чрезмерную задумчивость и стремление раскрыть истину. Не скажу, чтобы я сурово осудил моего партнера за его аморальные начинания, ведь деньги эти шли на наш общий счет, но где-то к рассвету дух моего пуританского предка сумел отогнать от подушки задремавшего Морфея и внушить мне некую научную гипотезу.. Так что, не успел кассир поднять железные решетки на окнах банка города Вандейлия, как я снял деньги со счета и отправил их все тому же другу в Нью-Йорк — на сохранение.

Три дня все шло спокойно, и я уже начал думать, что сила научного предвидения на сей раз дала осечку, но вдруг во время пятичасового сеанса из зала раздался шум, крики и знакомый лязг наручников. Очевидно, занятия научно обоснованным промыслом вредно сказались на моей природной сообразительности, потому что вместо того, чтобы немедленно дать деру, я полез в зал выяснять, в чем дело. К сожалению, у полицейских нашлась еще одна пара наручников.

Вы спрашиваете, что случилось? То, чего и следовало ожидать. Пока Бенди, безоглядно поверивший в науку, беззаботно чистил кошельки зрителей, нашелся в зале какой-то деревенский увалень, который высмотрел все подробности лабораторных опытов моего друга Такера и помчался за полицией... Надо сказать, мне и в этот раз повезло больше, чем Бенди — я вот сижу тут с вами за кока-колой, а он еще проходит курс наук в Кембридже, штат Иллинойс, в местном колледже строгого режима.

Так-то вот, сэр, не всякое научное достижение выдерживает проверку в массовом эксперименте. Конечно, Джимми Хант — великий ученый, и, я думаю, он еще получит Нобелевскую премию или что там еще полагается выдающимся естествоиспытателям в законе. Но вот того деревенского мерзавца его магические надписи не смогли загипнотизировать. Не знаю, был ли он из вредной породы, абсолютно не поддающейся гипнозу, о которой толковал в свое время Джимми. Скорее нет,  по лицу было видно, что ему можно внушить все что угодно. И все же метод Джимми Ханта не сработал. Знаете почему? Все дело в том, что этот обалдуй, эта деревенщина, этот мерзавец был абсолютно неграмотен!..