более определенным и дифференцированным по мере того, как «механизм» стихов захватывает всё большее пространство, что прослеживается и в графическом представлении главы «Prologos». Первые части текста предстают как единый большой блок из 66 строк, которые постепенно делятся на меньшие блоки, чтобы завершиться 66 отдельными строками в заключении главы.

В средней части «Logos» Ингер Кристенсен размышляет об отношении человека к природе, об освобождении женщин и молодёжном бунте конца 1960-х. Бунт как феномен молодёжной культуры, связанный с деятельностью левых сил, был попыткой молодёжи обозначить себя как особую категорию населения и реакцией на изменения в обществе и в сознании людей. Свобода и принуждение, психическая норма и отклонение от неё – вот основные темы. Ингер Кристенсен вдохновлялась британским психиатром Рональдом Дэвидом Лэйнгом, идеологом движения антипсихиатрии, важной фигурой своего времени. Здесь образы застывшего и отчужденного существования сменяются образами мятежа на грани разума и безумия.

Системообразующими в «Это» являются числа 3 и 8: глава «Logos» состоит из трёх разделов, «Сцена», «Действие» и «Текст», они, в свою очередь, делятся на 8 категорий (симметрия, транзитивность, непрерывность, связность, вариативность, расширение, целостность, универсальность), которые Ингер Кристенсен заимствует из теории предлогов датского лингвиста Вигго Брёндаля. И наконец, каждая из категорий делится на 8 нумерованных текстов.

Соответственно, саму «пьесу» было уместно назвать logos. Слово, вызывающее вещи из небытия. Вещи, которые волею сознания появляются на сцене, приходят в движение, между ними возникают определённые отношения.

На этом месте я бы наверняка застряла, если бы мне в руки не попала «Теория предлогов» Вигго Брёндаля. Его попытку проанализировать и систематизировать части речи, выражающие грамматические отношения, можно без натяжки прочитать так, как будто речь идёт о той системе отношений, которые как бы мимоходом выстраиваются стихами. У Брёндаля я выбрала восемь слов, которые могут поддерживать непрерывное движение и при этом позволяют сохранить равновесие: симметрия, транзитивность, непрерывность, связность, вариативность, расширение, целостность, универсальность.

Одновременно с этим я обратила внимание на то, что Брёндаль писал об универсальности: «По-настоящему всеобъемлющий синтез должен в конечном счёте охватить все области и степени типов отношений: абстрактные, конкретные и комплексные, центральные и периферические. Подобная всеобщая связь могла бы, в силу своей природы, находиться на пределе самой мысли, она, в качестве выражения качества переживаний, могла бы носить почти мистический характер».

(Ингер Кристенсен. «В начале была плоть»)

Со своими изощрёнными числовыми системами и туманными отсылками как к труднодоступным языковым теориям Брёндаля, так и к немецкому романтику Новалису «Det» может показаться эзотерическим и герметичным произведением. Исключительную роль как в ряде эссе Ингер Кристенсен, так и в цикле «Это» играет неоднократно явно или подспудно цитируемое положение Новалиса о том, что дух – это внешний мир, обволакивающий внутренний мир тела, и при этом мир внешний является миром внутренним, возведённым в состояние тайны, но, возможно, и наоборот. Важным толчком к созданию цикла «Это» стала генеративная грамматика, которая приводит Ингер Кристенсен к пониманию человечества как удивительного биологического проекта, делающего Землю уникальной, и языка как способа самопознания Вселенной:

<…> моё знакомство с генеративной грамматикой Хомского и его же трансформационной грамматикой, его идеями о врождённой способности к овладению языком и об универсальных формальных правилах составления фраз, которые являются определяющими для структуры языка, но которые одновременно допускают и порождение бесконечного множества предложений. Пророческие лингвистические идеи Хомского наполнили меня фантастическим ощущением счастья. Недоказуемый, но несомненный факт, что язык – это прямое требование природы. Что я имею такое же «право» говорить, как дерево шелестеть листьями. Если бы я только могла начать с молчания, прокрасться в первые строки, спрятаться в них, как в воде, и пусть вода несёт меня дальше, пока не появится первая рябь, и вот-вот родится слово, предложение, и ещё, и ещё.

Ближе к завершению книги пришло стихотворение, которое отразило эту умиротворённость:

Я вижу лёгкие облака

Я вижу лёгкое солнце

Я вижу как легко они рисуют

Бесконечный поток

Как будто они доверяют

Мне стоящей на Земле

Как будто они знают что я

Их речь

(Ингер Кристенсен. «В начале была плоть)

А когда пьеса окончена, приходит эпилог. После слова. Где я могла бы сделать вид, будто слово ничего не вызывало из небытия. Будто это просто кусочек информации. Так это происходило. Или: Так, кажется мне, это происходило (происходит).

Так и жизнь вписана в смерть.

(Ингер Кристенсен. «В начале была плоть»)

В период с 1966 по 1975 год Ингер Кристенсен написала пять радиопьес: «Зеркальный тигр» («Spejltigeren», 1966), «В одежде, чтобы выжить» («Klædt på til at overleve», 1967); «Неслыханная игра» («Et uhørt spil», 1969), «Много снега для голодающих овец» («Masser af sne til de trængende får», 1971) и «Вечер на Новом королевском рынке» («En aften på Kgs. Nytorv», 1975). В то же время выходит либретто оперы «Молодой парк» («Den unge park», музыка: Иб Нёрхольм, Ib Nørholm, 1970), и драма «Интриганты» («Intriganterne», 1972). В 2017 году Иб Нёрхольм положил на музыку пять стихотворений Ингер Кристенсен.

В этот же период она обращается к прозе и пишет три романа: «Вечный двигатель» («Evighedsmaskinen», 1964), «Азорно» («Azorno», 1967) и «Расписанная комната» («Det malede værelse», 1976).

Возвращение к поэзии происходит 1979 году с «Апрельским письмом» («Brev i april»). Это серийное произведение из семи частей написано в Париже; разделение частей следует структурной схеме, изменяющемуся ряду из 5 чисел, которую Ингер Кристенсен, по её собственному свидетельству, заимствовала из техники последовательной пермутации, используемой Оливье Мессианом.

И уже через два года следует «alfabet» (1981), где она использует так называемую «последовательность Фибоначчи», «серию чисел с порядком 1, 2, 3, 5, 8, 13, 21…, в которой каждый член является суммой двух предшествующих, как это объясняется в примечании.

«…Я верю, – сказала она в разговоре 1986 года с норвежским писателем Яном Кьёрстадом, – что, когда я пишу что-то, что частично является моим „я“, а частично явлено в мире, – в „alfabet“