блоке управления ее подружка Шерил таращится на цифры синхронизации: шестьдесят четыре процента!

Мари открывает дверцу и входит в легкий вагончик городского метро Токио-три, который она столько раз видела на скопированной видеозаписи. Вагончик пуст; залит светом летним, золотистым. На пятом ряду, на жесткой деревянной скамейке сидит ее мечта — Синдзи Икари. Но только Синдзи не в форме и без оружия; и непривычно мягок взгляд Икари…

И голос — голос как будто бы снаружи вагончика:

— Чего же хочешь ты, человек?

Мари смотрит в окно. Там, примерно в пяти кабельтовых, видимая сквозь толщу воды только для самой Илластриес, висит заблудившаяся во времени и пространстве чужая подлодка. Несмотря на страшный удар, она так и не сдалась. Обострившиеся чувства Мари безо всяких акустиков сообщают, что на лодке заполняют водой пусковые шахты — чтобы выхлоп не прожег стены. Осталось минуты полторы, много — три. Откроются крышки шахт, повернутся ключи — запуск. Четыре сдвоенные шахты по правому борту разворотило, восемь ракет не выйдут. Но остальные — целых шестнадцать! — стартуют как положено. После чего «Оскар» сделает маневр — экипаж там упорный, ложками и горстями грести будет, а не сдастся. Именно оттого у них аура даже не багровая — белая! Сделает маневр — и выпустит из носовых аппаратов еще четыре ракето-торпеды… И ринется вся эта стая аккурат на «Морриган»… А тогда уже танцуй — не танцуй, а лица не уберечь.

«Кто ты?» — спрашивает Мари Илластриес — «И почему даешь мне все эти знания? И точно ли эта подлодка не из нашего мира? И что там сейчас происходит? И как можно все это закончить… выйти из этого… без лишней крови?»

— Кто я, тебе, человек, знать не важно. Знания эти я предлагаю всякому, достигшему данной ступени… А вот помочь тебе вывернуться без лишней крови — дорого станет! Лучше отдай команду. Бой будет страшен, но зато не будешь ничем обязана мне!

Мари Илластриес думает. Думает долго, целых восемь секунд. Вагончик начинает колыхаться — как нарисованный — и постепенно драйвер-прима возвращается из него в привычную контактную капсулу.

Но голос — сильный, отдающий металлом, и притом почему-то отчетливо женский — совсем рядом:

— Отвечай уже, человек!

«Я хочу, чтобы эта история разрешилась без крови. Пусть у них, например, защита реактора упадет. Они не выстрелят, и не выстрелю я. А потом свяжемся открытым текстом!»

— Что ты дашь за это, человек?

«Что ты возьмешь… Не-человек?»

— Какую-нибудь жизнь, возможность, взгляд, надежду, возвращение — нет нужды знать имя!

Кроме любви к Синдзи, у меня ничего нет. Как он может быть моим, если даже о моем существовании понятия не имеет!

И все, что я могу отдать — то, что я чувствую к нему. А если упрусь, то всей любви моей будет минут пятнадцать — пока дойдут «Granit’ы»… Быть мужчиной на войне — отдать за победу жизнь или чужую взять. А быть на войне женщиной — отдать за победу короткие, бесценные девятьсот секунд любви…

— Ну, даешь это мне — по доброй воле?

Кивнуть головой в капсуле не так-то просто; открывать рот и вовсе бессмысленно. Но сила, задающая вопросы, не нуждается в наружных признаках согласия. Да! — железное «да» — и сразу за этим неспешно и неудержимо скручивающееся в спираль поле; свивающиеся косы спектров — алое, белое, алое — ни следа ангельского синего, но ужасает точно так же.

Наконец, оглушительно схлопывается каверна переноса, возникшая вместо убравшейся в иной мир подлодки; и звенит на корпусе «Морриган» ударная волна, сметающая кораллы, гонящая перед собой облака морской живности вперемешку с поднятым илом; килевая качка — здесь, на глубине двести пятьдесят, болтает как тазик в аквапарке! — потом выброс энергии — белая вспышка, метель на экранах, звон в ушах, заполошный визг автоматики и ругань в корабельной трансляции.

А потом тишина — отвердевшее молчание — и затухающая дрожь всей огромной подлодки, впервые в жизни полностью покорной воле пилота. Синхронизация выше семидесяти; полный контроль всего; полное знание обстановки.

— Коммодор, докладывает лейтенант Илластриес. Цель отсутствует в радиусе действия бортовой аппаратуры. Считаю цель уничтоженной в результате внутреннего взрыва боезапаса или реактора. Объектов искусственного происхождения в радиусе действия бортовой аппаратуры не наблюдаю. Передаю управление центральному посту.

— Центральный: нами уничтожена лодка колумбийского картеля типа «Оскар-два». Поздравляю экипаж с победой! Отбой боевой тревоги. Осмотреться в отсеках, подать рапорты расхода запасов, состояния экипажа…

Уровень ЛСЛ снижается, разрядник срабатывает. Мари отхаркивает привычную, но от этого не менее противную, жидкость из легких. Боковой люк капсулы открывается — за ним даже не вахтенный врач, а лично глава научного отдела ФАУСТ-Британия — майор Гулд.

— Как вы себя чувствуете, Мари? Помощь требуется?

— Нет, сэр, — твердо отвечает Илластриес, унимая участившееся дыхание. — Спасибо. Все нормально. Я выберусь сама.

Подбегает Шерил:

— Ну ты сильна, подруга! Ну ты прямо ураган! Ну вот, прилетим в Токио — не все твоему жениху задирать нос!.. Пойдем, помогу!

— Жениху? — неожиданно для Шерил совершенно спокойно отвечает драйвер-прима. — Ты про этого японца… Икари Синдзи?

И Шерил вдруг понимает, что ее подружка больше не покраснеет при звуках когда-то любимого имени. Даже в подушку рыдать не будет!

Мари идет в душевую — мокрый комбинезон сбросить, отмыться, расчесать волосы… Форму разгладить на себе, расправить заломы и складки. Вокруг привычная суета, словно только что закончилась одна из тренировок: белый пластик, яркий свет многочисленных ламп медотсека, стекло и никель, аппараты и бумаги… И сквозь это все проступает как будто акварельный размытый рисунок вагончика токийского легкого метро, который Шерил Йорк видела на контрабандной видеокассете у подружки. Вагончик удаляется, и паренек на пятой скамейке с извиняющимся грустным лицом машет рукой.

— Синдзи? — повторяет офицер-психолог. И внезапно кричит, понимая, что уже ничего не поправить:

— Конечно! Как же твой Синдзи?!

(с) КоТ

Гомель, 5.03.2014