в колене и облокотившись на нее рукой. — Вот только этот самый уникум не хочет принимать реальность и взрослеть. Он просто боится. Лори, будь у тебя мозги, ты бы прислушалась к своему действительно смышленому брату и не стала бы ко мне даже приближаться.

— Я, по-твоему, настолько инфантильная?

— А ты не замечаешь? — он усмехнулся. — В городе ты такая спокойная, уверенная в себе, знающая, что делать и как. Что же с тобой происходит за стеной?

Лорена напряженно смотрела на Анселя. Этот человек пугал. Он увидел слишком много. Залез в их головы слишком глубоко. Ансель стал для них одним большим «слишком».

Как она ведет себя за стеной?

Девушка не задумывалась об этом. Однако последняя вылазка показала, что она действительно перестает мыслить рационально. Всё пошло наперекосяк именно из-за нее.

— Тебе стоит почаще это делать.

— Что делать? — на автомате спросила Лорена,

погрузившись в мысли.

— Думать, Лори. Ты никогда не сможешь познать мир, не зная себя.

Лорена потерла рану недельной давности, начавшую чесаться.

— Не всегда всё будет идти так, как тебе хочется.

Девушка молча наблюдала за тем, как Ансель тоскливо вернулся к ковырянию еды в банке.

— Что толку говорить Исааку об этом? — спросила она, вздыхая. — Если я не могу сказать, что это такое, то он уж тем более не сможет помочь…

Ансель силой заставил себя проглотить немного еды. Через несколько секунд его тут же согнуло к близ стоящему в ведру и вывернуло. Откашлявшись, от дрожащими руками поставил банку на пол. Он больше не мог есть.

Лорена обеспокоено засуетилась, роясь в аптечке в пытках найти что-то нужное.

— Ну ты ведь шел на поправку…

В этих словах было столько горечи, обиды и сожаления, что Ансель даже удивился. Лорена выглядела так, будто вот-вот расплачется.

Парень обессилено лег обратно на раскладушку, положив голову девушке на ноги.

— Лори, с того дня, — он кивнул на ее забинтованную рану, — я ещё кидался на вас?

— Нет, — голос дрогнул.

Он и так уже всё понял.

— Лори, я умираю.

— Хватит, замолчи, — она попыталась встать, но парень слегка сжал ее руку. — Всё будет хорошо. Такое бывает иногда, — из-за слез картинка в глазах начала расплываться, — но всё будет хорошо.

— Лори, ты ведь тоже…

Звук глухих всхлипов заставил парня замолчать. Плечи Лорена периодически вздрагивали. Одна рука, что раннее сжимала бортик коробки с лекарствами, теперь закрывала лицо девушки; другая, раненая, лежала на голове у Анселя.

Она и так уже всё поняла.

* * *

Цветы такие красивые. Пройдут столетия, мир погрузится в хаос, а они так и останутся прекрасными. Это их неизменная черта. Вечная. Однако внешнее не всегда совпадает с внутренним. Особенно если эти красота и очарование — результат жизни спор в мертвом растении.

«Радиоактивные споры продолжают жизнь в организме, паразитируя в нем и изменяя саму его суть. Ниже прилагаю описание найденного тараксакума…»

Интересное открытие. Он никогда не думал, что такое возможно. Но найденный одуванчик подверг его в шок. Стебель гнил изнутри, снаружи оставаясь всё тем же.

Он никогда не планировал проводить опыты над людьми или их телами. Но такое открытие просто поражало своей реальностью. И требовало досконального изучения. Находить тела для экспериментов не составляло труда. Усопших хоронили за стенами города без могил или табличек. Как сломанный использованный материал.

В первом теле споры погибли. С момента смерти человека прошло несколько месяцев, а потому они не смогли прижиться.

Второе, более свежее, также отвергло споры. Недельная давность ничего не дала.

В третьем, двухдневном, процесс начал развиваться уже активно. На пятый день тело уже не разлагалось, исчез запах.

Это должно было стать открытием! Прорывом во всей науке!

Если бы только из двух прошлых тел не начали расти темные бордовые цветы, похожие на бутоны жалящего дерева.

На седьмой день третье тело открыло глаза и начало извиваться на столе. Он осознал, что открыл нечто ужасное. Сжечь первые два тела было легко. Третье лишь через пять дней — как только приступы извиваний прекратились — тело перестало царапаться, кусаться — начали пробиваться ростки.

Он пытался стереть все записи и данные. Если об этом эксперименте узнают, ему придется объяснять, откуда все эти тела, и почему их уничтожили.

Никто не оценит это открытие. Его просто расстреляют. Он принес в город опасные споры и выращивал их в телах покойных. Своими исследованиями он не только пренебрег этической стороной своих экспериментов, но и подверг опасности весь город.

Он считал, что стер все улики. Кроме того самого цветка. Записей об одном чертовом одуванчике, попавшие в руки одному непутевому лаборанту.

Украсть военную форму несложно, по сравнению с оставшимися данными в руках начальства, заинтересовавшегося затихшим ученым благодаря одному длинному языку, щебечущему про чудо-цветы. Ему удалось лишь вырвать начало заметки:

«Радиоактивные… изменяя саму его суть. Ниже прилагаю описание найденного тараксакума…»

Исследования могли попасть не в те руки.

Ему оставалось только бежать. От допросов, дознаний, экспериментов и опытов — от открытых глаз и извивающегося тела, что теперь врезались в памяти, не давая покоя. Надежда была лишь на новый город, что начали воздвигать с нуля на обезопасенной и зачищенной территории. Город, в котором у людей будет мирная жизни,

Он отправился туда, не раздумывая.

Дорога. Сон. Отдых. Дорога.

Это продолжалось несколько дней, пока укусы и царапины не стали жечь.

Сидя на полу в окружении живых цветов — его последняя надежда на спасение или тихую смерть — и кашляя кровью в каком-то заброшенном здании, не дойдя до города. Он осознал, что его путь закончен. Споры проникли уже в кровь. Дышать в маске стало невозможно, пришлось ее снять. Легкие сжало в тисках.

Он чувствовал всё: как изнутри его пожирают, прокалывают тысячами игл; бесконечный кашель, не дающий возможности сделать вдох — боль стала ещё одной частью тела. Он не мог ни спать, ни дышать, ни шевелиться. Конечности не слушались.

Ему хотелось лишь умереть.

Очередной приступ — и сознание его покинуло.

На несколько лет.

* * *

С того дня Анселя постоянно рвало чем-то черным и слизким. Его будто изнутри разрывало от кашля. Эти два дня были сродни аду на земле. Парень вечно дрожал и хрипел. Из глаз лились беззвучные слезы. Он толком не мог даже говорить.

Исааку было ещё тяжелее — у Лорены начались схожие симптомы.

Родители, раннее отпускавшие своих чад, видимо, в целях