у нее подрастали еще две дочки.

— Не обижайся. — Далий поднялся, и тоже забрался в постель, закутавшись в свое одеяло. — В Огровы копи не едут те, кого не заставляет нужда.

На корабле рыбаки спали под скамьями на палубе, тесно прижавшись друг к другу и завернувшись в одеяла и плащи, так что Ханет не чувствовал неловкости, лежа рядом с другим парнем. Смущала, скорее, сама постель — широкая, с мягкими перинами, пуховыми одеялами и большими подушками. Ханету она казалась самым настоящим королевским ложем, на котором ему совершенно нечего было делать. Его бы вполне устроила комната попроще, да и сарай во дворе сгодился бы, если уж на то пошло!

— Да, по тебе сразу видать, что ты недоедал, — поддел он.

— Нужда у всех разная. Одним не хватает денег на хлеб, другим — платить ежегодно налоги за поместье в королевскую казну. Если бы я обладал хоть какими-то особыми талантами, мог бы получить место при дворе, но, увы…

Казалось, колкости ничуть не задевают Далия. Он устроился среди одеял и подушек, глядя на мягко сияющие свет-кристаллы, явно вновь о чем-то замечтавшись. В начале путешествия Ханет и сам воображал, будто едет навстречу сказке, но теперь — словно пелена спала с глаз! — уже не верил, что их ждут впереди легкие времена. Разве может быть приятной и беззаботной жизнь среди огров, по слухам, и на людей-то не похожих?

Если бы он знал заранее, какую именно службу подразумевает торговец Оскат, уговоривший его отправиться искать счастья на другом краю света, ни за что не согласился бы ехать с ним, но, когда узнал правду, отказываться стало уже поздно. Далеко ли уплывешь, даже если спрыгнешь с корабля в открытом море? Да и нельзя было уплыть в этом он убедился… Потом, когда корабль подплыл к материку и вошел в устье реки Брин, ведущей к столице Табирнии Ондолу, сбежать стало проще, но только на словах, а не на деле. Мать ведь взяла задаток, купила корову, несколько коз, овес и ячмень — столько, что должно было хватить на всю зиму, а еще семена, которые собиралась посадить по весне. И, если продать животных и зерно, чтобы вернуть долг, было еще возможно, то как оплатить морское путешествие от Налдиса, еду, которую ел Ханет, одежду и обувь, что купил для него торговец, услуги лекаря? Оставался, правда, шанс, что в Огровых копях он никому не приглянется и тогда сможет вернуться — этот пункт был и правда оговорен в контракте, который Оскат зачитал Ханету перед тем, как тот поставил под ним отпечаток большого пальца. Впрочем, матросы на корабле говорили, что надеется он зря. Оскат де больше десятка лет подыскивал людей для службы в Огровых Копях и точно знал, кого получится там пристроить, а кого нет. Ханет очень не хотел в это верить, но в глубине души понимал, что в этих словах есть доля истины. Никто не стал бы ездить по всему Доминиону, разыскивая красивых и здоровых парней, а после везти их через весь континент лишь для того, чтобы потом отправить обратно. И почему он поверил Оскату, где только была его голова?

Ханет впервые заметил Оската в порту Баргадра, где тот стоял у причала, наблюдая, как разгружают улов с корабля, на котором плавал Ханет. Невысокий, плотный, непривычно улыбчивый и ярко одетый человек, чужак. Налдис был маленьким островом, и иноземцы здесь появлялись нечасто. Разве что корабль, идущий из Ситолби в Диргру, остановится пополнить запас пресной воды или переждать шторм.

— Чей это корабль? — спросил чужак на общем языке, когда Ханет проходил мимо.

В отличие от других моряков, покидавших родные берега только для того, чтобы выйти в море на рыбный промысел, Ханет хорошо знал общий. Он назвал имя капитана — Йон Большерукий, объяснил, где его можно найти и уже собирался идти дальше, когда иноземец задал новый вопрос:

— Ты плаваешь на этом корабле?

Получив утвердительный ответ, он окинул Ханета оценивающим взглядом.

— Сколько тебе лет?

— Шестнадцать.

— Тебе нравится быть рыбаком?

— Я маг, — не без гордости ответил Ханет, и пояснил на всякий случай: — Приманиваю рыбу в сети.

Иноземец уважительно поднял брови.

— Повезло. Магия — редкий дар в ваших землях. Мое имя Оскат. Я торговец из Ондола, столицы Табирнии. Мой корабль стоит во-о-он там, видишь? Тот, с синими парусами. Не покажешь, где тут можно перекусить и промочить горло? Ты хорошо говоришь на общем, сам выучил или научил кто-то?

— Да попросту слыхал с малолетства, как говорят в порту моряки с чужих кораблей, вот и запомнил.

Ханет проводил иноземца к лучшему в городе трактиру, куда сам никогда не заглядывал. И не смог отказаться «опрокинуть за компанию стаканчик в знак благодарности». Вот только одним стаканчиком дело не ограничилось. За первым последовал второй, а за вторым — третий. Ханет и сам не заметил, как у него развязался язык.

— Не столь уж сильно мне и повезло, — говорил он Оскату, который понимающе кивал, слушая его излияния. — Я могу приманивать токмо мелочь, навроде моласа.

— Молас — вкусная рыба, — подливая ему вина, возразил Оскат.

— И что с того? Ежели б мне повиновались тавы… вот это рыба так рыба! Одной хватит на цельную зиму для всей деревни!

Ханету нравились тавы. Черно-белые гиганты подплывали иногда к кораблю, показывая над водой огромный спинной плавник, выпускали в воздух высокие струи воды, или выныривали на поверхность, словно хотели взглянуть на людей, решившихся плыть по морю на хрупком суденышке. Эти рыбины обладали нежным и жирным мясом, но раненный гарпуном тав мог выпрыгнуть из воды и упасть на корабль, утянув его за собой на дно, поэтому без мага на них не охотились. Маг должен был не только подманить тава к кораблю, но и успокоить, не дав погубить рыбаков.

— Они меня не слушают, — Ханет вздохнул, подперев ладонью щеку. — Вынырнут, посмотрят и плывут себе восвояси, будто дразнятся. Ежели б я мог приманивать их, мне б платили куда поболе. Я б купил дом в городе, перевез бы сюда семью. Видали, какие тут дома? С окнами, да с печами, не то что у нас — весь свет в доме только и проникает через дверь, да от очага, что прямо на полу раскладывают. Матери боле незачем было бы работать, занималась бы домом, да девок растила. Их у нас две, скоро невестами станут, лучше б им найти себе мужей побогаче. Да кто из зажиточных посмотрит на чумазых деревенщин?

— А что же твой дар, он в вашей семье из поколения в поколение передается или проявился у тебя первого?

— Вот так, как вы и говорите: я первый такой, а до того, сроду не бывало ни у матери в роду, ни у отца. Мать меня в море родила, прям на том камне заветном, подле которого щебетуньи морские детей своих родят. Старики говорят, может, потому я такой.

— У ваших женщин принято