и начал расписывать прелести коттеджного поселка и детали будущего дома. Татьяна кивала, но думала о другом.

— Сначала надо будет с бабулей договориться. Потом Сережу выписать из квартиры и прописать где-то еще без ухудшения условий, иначе опека не даст продать квартиру, — сказала она. — Мы не сможем его прописать в непостроенном доме.

— Да пропишем, — небрежно сказал Алексей. — Это не проблема.

И быстро добавил, не глядя на Татьяну:

— И насчет дома. Дом я оформлю на мать.

— Что?

Татьяне показалось, что она ослышалась.

— А что тебя смущает? Какая тебе разница на кого оформлен дом, если ты там будешь жить?

— Ты серьезно? А почему нам не оформить дом в долевую собственность? Или квартира моей бабушки недостаточный вклад в строительство?

— Так ведь если что, то ты выгонишь меня из дома. Подашь на развод и выгонишь.

Татьяна на какое-то время потеряла дар речи, а потом тихо произнесла:

— Интересно, что ты подразумеваешь под «если что». Но в противном случае, твоя мать «если что» выгонит меня из дома и не поморщится.

— Я никогда не подам на развод и не уйду из семьи, — важно сказал Алексей.

За столом повисло тягостное молчание. Алексей выпил еще рюмку и начал гонять вилкой по тарелке кусочек котлеты.

— Зря ты так настроена против матушки, — наконец сказал он, не поднимая глаз. — Она же все делает ради нас. Ей хочется гарантии, что я не окажусь на улице с голым задом, если вдруг мы разведемся.

Татьяна ничего не ответила, лишь крепко стиснула зубы, чтобы не расплакаться.

— Мать зла своим детям никогда не пожелает, — продолжал Алексей. — Все, что она делает, она делает ради детей. Кроме матери, никто о детях не позаботится, ни о малых, ни о больших. Кроме матери они никому не нужны. Жен-мужей сколько угодно может быть, а матушка всегда одна. Мать всю жизнь о нас заботится.

Татьяна окаменела. На нее нахлынуло чувство дежа вю, от которого похолодело внутри. Таня с трудом разлепила губы.

— Алеша, — тихо сказала она.

Он запнулся на полуслове и недоуменно взглянул на жену. Его никто и никогда не называл Алешей. Мать и отец звали Лешкой, друзья — Лехой или Лешим, учителя в школе и коллеги на работе — Алексеем, жена — Лешей, Лешенькой или одним из тех домашних прозвищ, которые при чужих звучат глупо, а наедине — мило.

— Алеша, — повторила Татьяна. — Не слушай ее. Она же все испортит, она всю жизнь твою сломает. Выкинь всю эту чушь из головы, мальчик, очень прошу. Не порть себе жизнь.

На какое-то мгновение Татьяна подумала, что не все еще потеряно, что в голубых глазах Алеши мелькнуло понимание, но в следующий момент ее уже буравили ледяные глаза Серафимы Игнатьевны, и она услышала до боли знакомые интонации Серафимы Игнатьевны и слова, произнесенные Серафимой Игнатьевной много лет назад:

— Откуда ты взялась, сучка этакая? Не твое это дело, ясно? Ишь ты, на мать наговаривать взялась, дрянь такая! Не смей к чужим де…

Алексей осекся. Они смотрели друг на друга. В его глазах были узнавание и ужас, в ее — тоска и горечь. Татьяна достала из сумочки несколько купюр и положила под чашку с недопитым кофе.

— На следующей неделе я подаю на развод, — сказала она, встала и направилась к выходу.

У дверей не выдержала и обернулась. Алексей сидел неподвижно, уставившись в тарелку невидящим взглядом. Потом медленно взял графинчик и налил себе водки. Татьяна вышла из кафе.

На улице было пасмурно, дул прохладный ветер, и с неба срывались редкие капли дождя. Татьяна вспомнила, что оставила зонт в кафе, но возвращаться не стала. Черт с ним, с зонтом. Она оставила там чемодан без ручки, который упорно тащила несколько лет, и боялась, что, вернувшись за зонтом, опять схватится за непосильную ношу. Разумом Татьяна понимала, что она проиграла свою битву за мужа, что все ее усилия безнадежны и бессмысленны. Все было решено давным-давно, когда голубоглазый мальчик Алеша и думать не думал ни о какой женитьбе. Раз за разом, день за днем в его открытую миру юную душу вбивались нравственные предписания Серафимы Игнатьевны. Его сестра Света тоже попала под психологический пресс, но она пошла твердостью характера в мать и поэтому выстояла. А Алеша… А милый Алеша слишком любил маму. Разум Татьяны радовался освобождению, а сердце рвалось на мелкие кусочки.

Потом были очередные попытки примирения, долгий развод, скандал из-за алиментов, вопли Серафимы Игнатьевны из телефонной трубки, неуверенные попытки родителей уговорить дочь передумать, но Таня была непреклонна. Как только ей казалось, что может и правда, не стоит спешить, и надо дать браку еще шанс, она вспоминала вечерний парк, женщину с сумками огурцов и мальчика, изо всех сил старающегося заслужить мамино одобрение. Татьяна плакала от осознания своего бессилия, но решения о разводе не меняла. Да, она сдалась, она покинула поле битвы, но у нее не было шансов. Нельзя спасти того, кто не хочет спасаться, можно только умереть рядом с ним.

Про свое приключение с молнией Татьяна никому не рассказывала. Ей вовсе не хотелось прослыть сумасшедшей. Со временем она сама себя убедила в том, что действительно, рядом ударила молния, она потеряла сознание, и у нее были галлюцинации. Будучи врачом, она даже нашла медицинское обоснование произошедшему.

Одно только никак не вписывалось в ее стройную теорию. Почему, когда Татьяна очнулась во второй раз, на ее ногах были старые кеды, пропавшие из дома бабушки почти тридцать лет тому назад?