однако, меньше месяца. Поскольку никаких реальных следов «блюдец» обнаружить не удавалось, уже к середине июля 1947 г. практически каждое новое сообщение встречалось откровенными насмешками. Сам Арнольд приобрел в глазах многих американцев репутацию лжеца или сумасшедшего. «Пусть меня называют… обманщиком, — с возмущением заявил он, — я ни на минуту не усомнюсь в том, что видел. Но теперь, что бы я ни увидел в небе, пусть это даже будет летящий по небу десятиэтажный дом, я закрою глаза и не стану обращать на него пп малейшего внимания» (цит. по [3, с. 17]).

Наблюдение Арнольда послужило, таким образом, своеобразным детонатором для полемики о странных объектах в небе. С другой стороны, употребленное им слово «блюдца» дало рождение широко известному термину «летающие блюдца» (flying saucers — что обычно переводится на русский язык как «летающие тарелки»). Термин этот придал всей ситуации заметный юмористический оттенок. Сам Арнольд говорил о «бесхвостых самолетах»; «брошенное по поверхности воды блюдце» обозначало лишь способ движения объекта. Тем не менее возникшее понятие быстро начало жить Собственной жизнью, формируя «по своему образу и подобию» социально-психологическую атмосферу вокруг сообщений и самих очевидцев. Более поздний термин — «неопознанные летающие объекты» (НЛО), предложенный Э. Дж. Руппельтом (см. [4]) и достаточно нейтральный в своем строгом значении, — со временем также приобрел «дополнительный» смысл: в повседневном употреблении он означает скорее «внеземной космический корабль», чем просто «нечто летающее и неопознанное». Столь же двусмысленный оттенок сохраняет распространенное обозначение области исследований проблемы НЛО как «уфологии»^[1]. Уфологами (нередко даже «научными уфологами») именуют себя любители-энтузиасты самых разных направлений: от действительно сохраняющих заметную долю трезвости в подходе к этой проблеме до занятых преимущественно подготовкой к «массовой высадке инопланетян».

Отсутствие прямых свидетельств реальности «тарелок» и целый ряд мистификаций, последовавших за наблюдением Арнольда, наводили на мысль о том, что сенсация дутая. Астроном К. У и ли, выступая в декабре 1947 г. на съезде Американской ассоциации содействия развитию науки, отнес наблюдения НЛО к разряду «национальной массовой истерии». Теперь, сорок лет спустя, мы видим всю поспешность и неоправданность $того мнения, но в начале «тарелочной эпопеи» трудно было отнестись к ней с достаточной серьезностью.

Сегодня вряд ли удастся найти человека, ничего не слышавшего о «неопознанных летающих объектах» и не имеющего в связи с этим какого-то мнения о них. «Летающие тарелки» стали частью «обыденной картины мира», частью маргинальной, стыдливо прячущейся где-то на заднем плане общественного сознания, но уже практически не поддающейся воздействию просветительских статей и даже насмешек. Почему так произошло, мы попытаемся понять по ходу книги; пока же только подчеркнем, что основная реальность феномена НЛО социально-психологическая: он существует как предмет веры для одних и активного отрицания для других.

Основная, но, конечно, не единственная. Непосредственной эмпирической реальностью этого феномена является совокупность сообщений очевидцев (дополняемых в некоторых случаях показаниями приборов и вещественными следами) о наблюдениях неопознанных летающих объектов. Под последними обычно понимаются — в зависимости от подхода исследователя — либо объекты, не опознанные очевидцем (но которые, возможно, не представляют собой загадки для более информированных лиц (см. [5, с. 9—10]), либо объекты, которые «не только удивляют наблюдателей, но и остаются неопознанными после тщательного изучения всех доступных данных специалистами» [6, с. 10].

Разумеется, «отрицательные» определения всегда односторонни и уязвимы для критики (где гарантия, что изучены все данные и что специалисты были действительно компетентными?). И если существование НЛО «в широком смысле», т. е. объектов и явлений, оставшихся непонятными по крайней мере для некоторых из наблюдавших их лиц, не вызывает каких-либо сомнений, то вопрос о существовании феномена НЛО в узком смысле — как эмпирических фактов или хотя бы данных, не укладывающихся в рамки известных теорий, — значительно сложнее. Одни исследователи отрицают наличие в массиве сообщений о НЛО убедительной и «необъяснимой» информации, другие признают, что такие факты имеются, и либо ограничиваются этим, либо предлагают те или иные объясняющие теории.

К сожалению, это «спокойное» описание сложившейся ситуации не выражает ее специфики. Выше мы уже отмечали, что феномен НЛО существует прежде всего как предмет веры и активного отрицания. Речь, конечно, идет о НЛО «в узком смысле», зачастую понимаемых как эквивалент «внеземного космического аппарата». При этом логика рассуждений многих «сторонников» НЛО такова: существуют НЛО «в узком смысле» — значит, «внеземная» гипотеза верна. Логика же рассуждений «противников» НЛО диаметрально противоположна: «внеземная» гипотеза ложна — следовательно, никаких НЛО «в узком смысле» нет. Понятно, что ни тот, ни другой вывод со строго логической точки зрения неверны; но «психология веры и неверия» в данном случае перевешивает.

Заметим, что и «сторонникам», и «противникам» НЛО уже ясна природа последних, и они лишь стараются продвинуть свою точку зрения как «единственно правильную» в максимальное число печатных изданий. Поляризация мнений такова, что она оставляет лишь слабую возможность для рациональной научной дискуссии, подменяя последнюю эмоциональной полемикой. Разумеется, мы не хотим сказать, что в реальных научных дискуссиях эмоции отсутствуют — это было бы, мягко говоря, не вполне точно. Но общеприемлемое решение вопроса достигается {если достигается) отнюдь не на их основе. Впрочем, «излишняя эмоциональность» — скорее следствие «автоколебательного» характера полемики, чем его причина. Главное же — паранаучный характер спора, стороны которого стараются любой ценой оправдать свои исходные точки зрения, а вовсе не найти истину.

За 40 лет «официального» существования феномена НЛО было предпринято несколько попыток его научного анализа. Результаты исследований Баттельского мемориального института (1952–1953 гг.) и Колорадского университета (1966–1968 гг.) до сих пор сохраняют определенную ценность. Но и в этих, и в ряде других попыток, по существу, отсутствовал этап постановки проблемы на методологическом уровне и сразу начиналось ее решение с помощью конкретно-научных средств. Такой подход представляется нам некорректным или,