Я с первого взгляда понял, какая ты необыкновенная.
Джорджиана кивнула, чувствуя, как ее переполняет невероятная любовь к нему.
— Ты и правда понял, почему я так поступала?
— Да.
Она улыбнулась ему сквозь слезы.
— Тогда я не понимаю, чего ты обо мне не знаешь.
— Я не знаю дня нашей свадьбы, малышка Джорджи. Вот что ты должна мне сказать.
Кончиками пальцев она проследила дуги его бровей.
— Мне всегда нравились декабрьские свадьбы. Но конечно, я не хочу жить в этом музее, который ты называешь домом. — Мгновенно устыдившись собственных слов, она прикусила губу. — Ох, Максим, твою гостиную совершенно разгромили! Украшения разбиты, столы перевернуты…
Его грудь у нее под щекой затряслась от смеха еще раньше, чем он расхохотался вслух.
— Барнса хватит удар! — согласился он между взрывами смеха, а немного успокоившись, добавил: — Знаешь, Джорджи, может, и стыдно так говорить, но я никогда не любил эту комнату. И потеря нескольких безделушек, пусть даже антикварных, нам особенно не повредит. Мы обставим ее заново.
Джорджиана покачала головой:
— Я не хочу, чтобы мои дети росли в такой затхлой атмосфере.
— Твои дети? — переспросил он, и в его глазах зажглась страсть. — Наши дети, — поправил он ее. — И если ты будешь вести себя очень хорошо, то, может быть, я и устрою тебе сюрприз, когда выйду из больницы.
— Давай жить на той ферме в Вермонте, — предложила она.
Максим покачал головой:
— Там слишком холодно. Но есть одно место, куда мне хотелось тебя привести с первого дня, как я тебя увидел.
— Надо полагать, там стоит кровать, — самодовольно предположила Джорджиана.
Губы Максима изогнулись в нетерпеливой улыбке: он представил себе, как Джорджиана, роскошно нагая, лежит под ним на кровати-шхуне, которую заказал себе Биллем Дехуп.
— Знаешь, а ты угадала!