кончину, он повелел отвезти себя в своё любимое детище, в новый РУССКИЙ город Николаев, где хотел умереть и быть похороненным. Пятого октября 1791 года в 38 верстах от Ясс князь Потёмкин-Таврический повелел остановить карету и вынести его в поле, где и скончался.

Суворов, узнав о его смерти, сказал: «Великий человек и человек великий. Велик умом и велик ростом».

Румянцев же от такой вести заплакал и сказал своим удивлённым домочадцам следующее: «Что на меня так смотрите? Да, Потёмкин был моим соперником, худого сделал немало, и всё же Россия лишилась в нём великого мужа».

Они, все эти люди, были воистину великими людьми, великими в своих деяниях, в соперничестве и в благородстве.

– Турки всполошились, Алексей, уже третьего гонца в Стамбул погнали, – прихлёбывая чай из большой глиняной кружки, рассказывал Толстой. – Визирь после вести о смерти Потёмкина боится теперь сам любые решения принимать. Э-э-эх, чуть-чуть не дожали Порту, как бы теперь всё прахом не пошло, у нас ведь всё на светлейшего было завязано!

– Не думаю, что мирный процесс сорвётся, – покачал головой Егоров. – Туркам тоже мир нужен, чтобы оправиться. Европа на Россию войной не идёт. Денег на осман у неё больших нет, там сейчас всё внимание к Франции приковано. Помяни моё слово, Митя, скоро там, на западе такая кровавая каша начнётся. Всем достанется. Боюсь, и нас тоже коснётся.

– Да не-ет, ты чего, – отмахнулся Толстой. – Где Франция эта, а где мы?! Вот Кавказ да-а, Кавказ другое дело. У матушки императрицы всё внимание на южные рубежи. Через Кавказ, Алексей, прямой путь к Индии лежит. Вот куда стремиться нужно. Да, ты знаешь, и с турками ведь не всё окончательно решено. В Санкт-Петербургском дворце спят и видят сияющий золотом православный крест над Софией Константинопольской. Думаешь, зря, что ли, второго внука государыни Константином назвали? Во-от, сам подумай. Первый внук – Александр – Российской империей будет править, а вот Константин – возрождённой Византией. Павлу Петровичу-то всё одно в правителях не быть, не жалует его матушка императрица.

– Эко же тебя завернуло-то, Митька: Кавказ, Индия, Византия, – усмехнулся Егоров. – Тут не знаю даже, где и как полк зимовать будет, квартирование-то совсем у нас не устроено. А ты тут с этими, со своими прожектами.

– И ничего они не мои, – насупился друг. – О чём при дворе говорят, о том и я тебя просвещаю. Ты же, дурень сиволапый, даже и спасибо мне не скажешь.

– Премного благодарствую, – дурашливо поклонился Лёшка. – А то как бы мы, простые вояки, да без великосветского просвещения и далее прозябали?

– Да иди ты, Егоров! – буркнул Митя. – Не буду я тебе более ничего рассказывать!

– Да будешь, будешь, куда же ты денешься, Митька, – хмыкнул Алексей. – Тебе ведь с хорошими, с надёжными людьми и не поговорить даже по душам, кроме нас. У вас все там, в высоком штабе, сами себе на уме. Неосторожное слово, какое обронишь, потом супротив тебя же оно и обернётся. Не то что вот здесь.

– Ну да-а, есть такое, – вздохнул Толстой. – Куда же деваться? А почему с квартированием пока ничего не решено, ты и сам, небось, знаешь. Вот-вот уже мирный договор дипломаты заключат, и генералы начнут бо́льшую часть войск на квартирование в губернии отгонять. А чего их все тут в одном месте держать? Провиант накладно из глубины страны везти, опять же с жильём этим нелады, в палатках ведь всё время пребывать не будешь? От хвори больше, чем от пуль, солдат вон хороним.

– А по моему полку ничего не слыхать, а, Мить? – спросил с надеждой Алексей. – Знать бы, что на Дунае нас оставляют для егерской пограничной службы, так можно было бы и самим начинать для себя казармы строить.

– Нет, по вам пока ещё молчок, – покачал головой друг. – Странно это, конечно, меня такое и самого удивляет. Так-то общее представление уже есть, кому и где далее быть. А вот по вашему полку всё как-то эдак смутно. Я вот три пути сейчас для него вижу. Первый это, как ты только что сказал, – Дунай сторожить, второй – Кавказскую линию с казаками оборонять, ну и самый последний – вообще в Польшу его отправлять. Везде для егерей дело найдётся. Тут турок своими волчьими хвостами пугать, на Кавказе – горцев, а в западных губерниях у нас по лесам бунтовщиков много бродит. Всё никак эта шляхта не успокоится и смуту сеет. Нет-нет, а где-нибудь то наш караул, то малый патруль насмерть посекут, порежут.

– Ладно, Мить, ты если там чего услышишь, предупреди уж меня заранее, чтобы знать, к чему готовиться? – попросил Толстого Алексей. – Сам ведь знаешь – что на Кубанскую линию, что в Польшу путь неблизкий, а у нас тут полкового имущества полсотней повозок не вывезешь. Одно вон только хозяйство Курта чего стоит.

– Ладно, чего уж там, конечно предупрежу, – кивнул, вставая из-за стола, Толстой. – Ты где посты проверять собрался?

– Сегодня в посольском квартале, далеко уже не поеду, – ответил тот. – До Галаца по тракту Хлебников уехал. Завтра поутру Олега Кулгунина провожать в дальний путь. Барон сказал, что тоже будет.

– Да я знаю, – кивнул Толстой. – Тоже с ним в гошпиталь приду. Поднимем, так сказать, настроение на дорожку, – и загадочно хмыкнул.

– Коне-ечно, поднимешь ему, – проворчал, выходя из шатра под мелкий осенний дождь, Алексей. – У человека вся жизнь разом с этим увечьем поломалась. С армией, со всем привычным ещё с юношества теперь расстаётся. Какое уж тут может быть настроение!

– Культю в дороге не ударять, не студить и не мочить, – давал последние наказы майору Дементий Фомич. – Как только вы, милейший, на постоянном месте осядете, там дегтярным мылом её уже мойте и ещё отваром тысячелистника каждый день протирайте. Мните обязательно, разглаживайте, дабы застоя внутренних жидкостей в ней не было. Так, что я ещё забыл? Сухим, жёстким полотенцем трите – только, конечно, не само место отсечения, а чуть повыше его. Смотрите, главное, чтобы отёков на культе не было, а то не дай бог загноится! Так-то ничего плохого не должно с ней случиться, она у вас хорошо зажила, но всё же поберечься надо. Нога ваша, голубчик, тоже совсем залечена, тут вопросов никаких нет. У меня всё, ваше превосходительство, – главный армейский врач поклонился генералу-поручику и отошёл в сторону.

– А чего это, господа, мы тут в сумраке майору проводы устроили? – весело спросил стоящих рядом офицеров фон Оффенберг. – Попрошу вас всех выйти из шатра! Пойдёмте, пойдёмте! – поторопил он присутствующих. – А то тут вон какой воздух спёртый, лучше уж на улице под мелким дождиком стоять, чем в госпитальном шатре преть.

Кулгунин вышел вслед за всеми наружу и замер. Перед шатром стояла в строю стрелковая рота из первого батальона во