Annotation

Кое-что о падших рыцарях, праведных девах и шепчущих-слева.

Глава 1

Недостойная

Глава 1

Когда эль попросился наружу, Эдрих бросил на стол пару монет, непослушными пальцами завязал веревочку на поясном мешочке, повертел в руках полупустую кружку, отставил, потом снова взял, смочил усы, икнул. До ужаса хотелось допить сильно разбавленную и все равно горчащую жидкость, но риск выблевать все содержимое желудка прямо на стол был слишком велик. С трудом поднявшись на ноги, Эдрих побрел к выходу. За углом таверны, в темном, провонявшем мочой тупике он облегчил желудок. Рвало водой. Густое рагу, которую Эдрих слопал, чтобы не напиться слишком быстро, встало поперек горла и выходить не хотело. Кашляя и отсмаркиваясь, Эдрих все же смог избавиться от большей части рагу, но облегчения это не принесло.

– Вот дерьмо!

Хуже всего было то, что даже нализаться как следует не получалось. Привыкший к постоянной концентрации внимания мозг напрочь отказывался поддаваться пойлу. Желанного забытия Эдрих не сумел добиться ни разу. Он мог блевать, шататься, допиваться до самого скотского состояния, когда язык отказывается говорить, а задница сжиматься, но только не уходить в беспамятство.

– Дерьмо, дерьмо, дерьмо, – твердил Эдрих, опираясь рукой о стену таверны и глядя в черную лужу под ногами.

Он сунул в рот три пальца, и его снова согнуло в спазме, но наружу больше ничего не шло. Полупустой желудок свело в приступе внезапной боли. Не прекращая ругаться, Эдрих пошел домой. В комнате, которую сдавала вдова боевого товарища, никто не ждал. Там было темно – на свечки Эдрих не тратился – холодно, тоскливо и пусто. Там валялись пустые бурдюки и корки заплесневелого хлеба, а трехногая кровать давно пришла в негодность, из-за чего пришлось стащить шкуры и покрывала на пол и спать так.

– Дерьмо!

Под уличным фонарем возле самой двери стоял монах. Разглядывая припозднившихся прохожих, он смешно, по-голубиному, двигал головой. Как и у всех братьев низкого ранга, у ночного гостя была выбрита половина головы; на голом виске красовались татуировки в честь тринадцати страстей Огненного Пророка.

– А вот и ты, – обрадовался монах, увидев Эдриха. В коварном тусклом свете фонаря черты монаха казались по-девичьи утонченными, длинные светлые волосы, защищавшие от шепчущих греховные мысли в левое ухо дьяволов, только усиливали впечатление.

– Ты обознался, – буркнул Эдрих.

– Вовсе нет.

– Отойди, – Эдрих взялся за дверную ручку, но монах с неожиданной силой стукнул его по запястью. Отвечать ударом на удар священника запрещал закон. За такое, найдись свидетели, могли отсечь руку. Эдрих отступил от двери и прислонился к стене.

– Сэр Эдрих из Врейнсби.

– Был сэром.

– Только не в глазах Пророка, – сказал монах. – Единожды рыцарь Ордена – всегда рыцарь Ордена.

Об Ордене Эдрих не слышал очень долгое время.

– Ладно, пойдем.

Монах помог Эдриху подняться на пятый этаж доходного дома. Вдова не спала. Она выглянула из своей комнаты, как любопытный суслик, но, увидев, помимо ничтожества падшего рыцаря, брата с татуированным виском, моментально захлопнула дверь.

– Низко же ты пал, сэр Эдрих, очень низко.

Гость нарисовал пальцами в воздухе оберег света, и берлогу Эдриха озарил неяркий белый свет. Это была примитивная магия, которую рыцарь помнил, но из принципа не использовал.

– А чего ты хотел, брат...?

– Брат Стурла.

– А, да ты с севера. Отринул древних богов?

– Они не боги, – брат Стурла присел на кровать. – А тебе не помешало бы починить ножку.

– Я на кровати не сплю, – сказал Эдрих, устраиваясь на шкурах.

Голова шла кругом, ложиться было нельзя, хотя очень хотелось. Бывший рыцарь вытянул правую руку. Кисть мелко дрожала.

– Клятвы мертвы.

– А я слышал, будто ты был хорошим рыцарем, сэр Эдрих.

– А я слышал, будто твоя мать хорошо отсасывает, – огрызнулся Эдрих. – Но не всему же можно верить.

На лице монаха появилась презрительная гримаса, красивые полные губы искривились, отчего сходство брата Стурлы с капризной дамой стало окончательным. Впрочем, этикет не позволял монахам сквернословить или повышать голос. С самого пострига послушники учились подавлять любые чувства. Брат Стурла был еще молод и, по всей видимости, не до конца овладел искусством бесстрастных братьев, которым разрешалось состригать волосы с греховной левой стороны. Монах вздохнул и сокрушенно покачал головой.

– Что, неприятно видеть, до чего довели ваши игры с мирской властью? – Эдрих харкнул через плечо больше из-за того, что привкус рвоты во рту стал невыносимым, чем чтобы оскорбить собеседника.

– Вовсе нет, – повторил брат Стурла. – Игры здесь не при чем. Важны клятвы.

– Клятвы мертвы, потому что рыцари мертвы. Потому что их сожгли, вот как!

– Всех, кроме тебя.

– Я тоже мертв.

– Только не в глазах Пророка.

– Знаешь, что? – Эдрих разозлился настолько, что заговорил почти без запинок. – И в глазах Пророка, и для всех шепчущих-слева я давно сдох. Во мне не осталось искры. Я почти довел себя элем. Дай мне, во имя всего, что свято, спокойно захлебнуться блевотиной или нарваться на ночного грабителя! Оставь меня!

– Твою просьбу невозможно выполнить, сэр Эдрих, ибо ты единственный, кто имеет право сразиться за честь девы Ордена.

Эдрих расхохотался. В последний раз он выходил на тренировку с боевым оружием больше года назад и едва не покалечился в пьяном угаре, желая доказать самому себе, что еще может обращаться с мечом.

– Да кого мне под силу защитить?

– Последнюю деву Ордена.

– Не многовато ли осталось последних членов Ордена? – подавив смех, Эдрих вытер выступившие на глазах слезы. – Последний рыцарь, последняя дева. Может, и последний магистр не догорел на костре и прячется где-нибудь от короля?

– Шутовство не к лицу рыцарю Ордена, – сказал монах. – Впрочем, я понимаю, к чему все эти кривляния. Ты просто боишься сдохнуть в круге, не хочешь, чтобы фехтовальщик обвиняемой стороны снес голову с твоих плеч. Так?

Попадание оказалось