горлу.

* * *

Я пристально слежу за губами доктора, когда он говорит, как будто это поможет понять и осознать его слова.

— …множественные переломы, вызвавшие обширное внутреннее кровотечение…

Я не могу понять смысл его слов. Мой разум как будто не хочет воспринимать это.

— …дважды реанимировал ее…

Я хватаю его за грудки белого халата и прижимаю к стене. Он все говорит и говорит, и с каждым словом во мне закипают ярость и отчаяние. Я хочу, чтобы этот сукин сын замолчал!

— …мы пытались. Мне очень жаль.

Я ослабляю хватку на халате мужчины. Мне хочется стукнуть его головой об стену, пока он не возьмет назад все, что сказал, но я, кажется, потерял чувствительность своих рук.

— Я хочу ее видеть, — рявкаю ему в лицо. — Сейчас же.

Доктор кивает и отходит от меня. У меня звенит в ушах, пока иду за ним по коридору к двери справа.

— Уходите, — рявкаю, хватаясь за ручку.

Я слышу удаляющиеся шаги, но просто смотрю на дверь перед собой. Это самая обычная деревянная дверь бледно-голубого цвета, но у меня такое ощущение, что стою перед вратами судьбы. Ярость, переполнявшая меня, развеялась, и на сердце осталась только душераздирающая боль. Я крепко держусь за ручку, но не могу заставить себя войти внутрь. В глубине души еще теплится надежда и отчаянное чувство, что это, наверное, какая-то большая ошибка. И за дверью лежит чужая жена. Что моя Натали дома, сидит в своем любимом кресле в нашей гостиной и ждет, когда я вернусь, чтобы мы могли наконец уехать.

Я до сих пор помню тот день, когда мы познакомились, как будто это было вчера. Она пыталась украсть кошелек у мужчины в закусочной на заправке, на виду у камер видеонаблюдения. Я выволок ее на улицу и отчитал за то, какая она ужасная карманница. Нам обоим тогда было по семнадцать лет, мы жили на улице, и стало ясно, что она не создана для такой жизни. Обычно мне было наплевать на других людей, но в тот день, видимо, я увидел в ней родную душу. Поэтому отвез ее к себе в заброшенный дом, где ночевал два года после того, как моего старика посадили в тюрьму. Она должна была пробыть там всего несколько дней, но так и не ушла.

Я научил ее ловко воровать и брал на мелкие работы. Хорошо, когда было к кому вернуться домой. С кем можно поделиться хорошим и плохим днем. А учитывая условия, в которых мы жили в то время, плохого было больше, чем хорошего. Не знаю, как наша дружба переросла в любовь. Она подкрадывалась ко мне незаметно, как ручеек, уносящий камень за камнем. Мы оба были молоды, и у нас в целом мире не осталось никого из родных и близких, поэтому нам приходилось выживать самим. Мы вдвоем против всех в этом поганом городе. Дружба переросла в привязанность, затем в нечто более глубокое. Натали — единственный лучик света в моей жалкой жизни.

Когда Крюгер схватил меня и заставил присоединиться к своей проклятой команде убийц, я пообещал себе, что буду плясать под его дудку, пока не накоплю достаточно денег, чтобы перевезти нас с Натали далеко-далеко, где он никогда нас не найдет. Я полагал, что мне понадобится год или два, чтобы накопить достаточно денег, и мы сможем исчезнуть.

Я ошибался.

Для того чтобы скрыться с радаров Крюгера, я не мог воспользоваться теми документами, которые у меня уже имелись, потому что он мог их отследить. Нам с Натали нужны были новые документы, а у Крюгера связи везде: в правительстве, в полиции, в подполье, везде, где только можно. Получить новые документы так, чтобы он об этом не проведал, практически невозможно. Я знал слишком много, чтобы меня так просто отпустили, поэтому мне нужно действовать осторожно, не вызывая никаких подозрений. Если бы облажался, то и Натали, и я оказались бы мертвы. Ушли годы, я потратил несколько сотен тысяч и убил четверых, чтобы найти каналы, которые Крюгер не мог отследить. Я получил эти чертовы бумаги за неделю до того, как отправился на это задание.

А теперь ее нет. Какой-то придурок лишил меня единственной семьи, которая у меня была.

Закрыв глаза, открываю дверь и вхожу в комнату.

* * *

Отбросив в сторону последние пустые канистры, смотрю на свое отражение в окне перед домом, на заходящее солнце за моей спиной. Декоративные створки по обе стороны от большого окна открыты, и в воздухе витают пары бензина. Я купил этот дом через три года после вступления в отряд Z.E.R.O., потому что ненавидел жить в съемной квартире. Купил его перед тем, как сделал Натали предложение. Дом был обычным и скучным, но лишь в нем я чувствовал себя как дома после очень долгого перерыва. И вот теперь он снова превратился в груду кирпича и раствора.

Вытащив из кармана зажигалку, щелкаю колесиком, высекая искру из пламени, и бросаю ее в открытое окно. Зажигалка падает на пропитанную бензином мебель, разжигая огонь, и к тому времени, как добираюсь до машины, пламя уже поглощает шторы.

Сев за руль, я тянусь к старой металлической коробке на пассажирском сиденье. Среди кучи паспортов и других документов лежит серебряный браслет с брелком в виде плюшевого мишки с розовым бантиком, который я купил для Натали много лет назад на деньги, украденные во время одной из моих подработок. Она обожала всяких мишек, наверное, они напоминали ей о беззаботном детстве, которое было у нее до того, как оказалась на улице. Мне кажется, я никогда не видел ее без этого дурацкого браслета. Когда ее везли на операцию, сотрудники больницы сняли браслет, и цепочка потерялась по дороге. Когда мне вернули ее вещи, среди них был только брелок с мишкой.

Я перевел взгляд на брелок, висящий на зеркале заднего вида. Блестящая подвеска с изображением покерной карты — флеш-рояль, не меньше. Металлическая застежка, прикрепляющая кулон к кольцу, давно сломалась, и теперь он просто закреплен кожаным шнурком. Отец подарил эту вещицу после того, как я в первый раз обыграл его в покер, и все эти годы я хранил ее как напоминание о нем и еще об одном его уроке: «Не играй теми картами, которые тебе раздала жизнь. Иногда нужно быть и крупье».

Я снимаю брелок с зеркала, отсоединяю кулон от шнурка и бросаю его в металлическую коробку. Держа в одной руке брелок с мишкой, продеваю кожаный шнурок через петлю в верхней части, затем завязываю вокруг запястья.

Когда поднимаю взгляд на дом, огонь уже пожирает его стены. Я откидываюсь на спинку водительского сиденья и смотрю, как пламя уничтожает то, что когда-то было моим домом, а также последние осколки моей души.

Я никогда не считал себя хорошим человеком. В первый раз я лишил человека жизни в шестнадцать лет. Это была самооборона, но сути дела это не меняет. Когда живешь на улице, в самом худшем районе города, то либо убей, либо будешь убит.