Мамин-Сибиряк Дмитрий Наркисович

 "ШТУЧКА". Из ярмарочных нравов .

 Помещаемый нами ниже разсказ из местнаго русскаго беллетриста Д. Сибиряка (псевдоним ) рисует одну из мрачных , возмущающих душу сторон нашей захолустной ярмарочной жизни. Приводимые в разсказе факты но вымышлены и представляют собой лишь слабую картину безобразий, которыми познаменовывается Ирбитская ярмарка, превосходящая в этом отношении свою старшую сестру -- ярмарку Нижегородскую. Человеку свежему, человеку, привыкшему жить в относительно культурных условиях общественности -- приводимые в разсказе Д. Сибиряка факты могут показаться невероятными, антиестественными; он не поверит , чтобы в отдаленном Приуралье еще могла производиться тайная торговля людьми. Но, еще раз повторяем , весь разсказ построен на реальной почве, и остается только пожелать, чтобы он не пропал безследно для лиц , имеющих ближайшее попечение и наблюдение за Ирбитскою ярмаркою. По всяком случае, развращающее влияние наших ярмарок -- явление, с которым приходится считаться и борьба с которым составляет долг литературы и общества. Автор разсказа, как видно из его письма в редакцию, с этой именно точки зрения и смотрит на свое последнее произведение, ныне помещаемое в "В. В.".    Редакция имеет при этом приятную возможность сообщить читателям "В. В.", что сна заручилась постоянным сотрудничеством Д. Сибиряка. Ред.

I.

   Фрося была здоровенная баба, что называется -- кровь с молоком , и постоянно щеголяла в кумачных сарафанах , хотя жила простой кухаркой у господ Морошкиных , вместе с своей крестницей Анисьей, тринадцатллетней девчонкой, состоявшей в качестве горничной на побегушках . Фросе было сорок лет , но она была такая грудастая баба и с таким желобом через всю спину, что соседние господские и купеческие кучера просто сходили от нея с ума, особенно исправнический кучер Омельян , который не давал бабе проходу: как напьется, сейчас за Фросей и ударится. Бывало, по всей улице за ней бежит , вылупив красные глаза и растопырив руки, но Фрося была легка на ногу и живо улизнет в калитку под самым носом у Омельяна, который так и останется ни с чем перед запертою дверью, как собака, которая гналась через улицу за кошкой, а кошка махнула прямо на столб , свернулась колачиком да и поглядывает вниз , как бесится одурелый пес . Фрося также посмеивалась, сидя у окошечка, когда Омельян принимался ее ругать неподобными словами.    -- У, шельма!..-- рычал Омсльян , скрипя зубами.-- Сказывай, шельма, чего просишь...    Вся улица потешается, бывало, над Фросей и над Омельяном ,-- благо в таком глухом городишке, как Ирбит , прислуге, особенно летом , решительно делать нечего. Фрося раньше жила в кухарках у исправника, но ушла к Морошкиным прямо от Омельяна, который одолевал ее своими любезностями каждый праздник , когда напивался пьян . И женатый человек был , вместе с женой у исправника жил , а как выпил ,-- сейчас за Фросей увяжется и непременно всю свою мужицкую пятерню влепит ей в снину. Конечно, и Фрося ему не пирогами откладывала; немало Омельян с ел от нея затрещин , но все-таки нехорошо, как Омельян растворит хайло и начнет золотить Фросю на всю улицу, а соседние кучера ржут , как стоялые жеребцы. Город маленький, ездить господам некуда -- вот и потешаются...    При случае Фрося и сама была не дура выпить и частенько возвращалась домой красная, как вишня, с осовелыми глазами. Она долго танцевала по кухне и напевала всегда одну и ту же песню таким визгливым голосом :       Продам куний воротник ,    Куплю чаю золотник ...    Продам чашки, продам ложки,    Куплю милому сапожки...       Омельян в это время сидел где-нибудь на камешке у ворот и, подергивая восьмирублевую гармонику, вытягивал разбитым тенорком :       За гармонию хвачу --    Три дня есть не захочу...       -- Ишь ведь чуча...-- ругалась Фрося, выглянув на своего врага в окошко.-- Туда же, с гармоникой вышел !.. А ты, Анисьюшка, с парнями не заигрывай... девка должна себя строго содержать... да. Наша бабья часть совсем другая: все мое -- и на мне и во мне. А ты слушай, Аниська, потому я тебе крестная мать.    После этого приступа Фрося неизменно впадала в нравоучительный и даже слезливый тон , заставляя крестницу выслушивать безконечныя увещания.    -- Ты вот теперь, Аниська, у господ живешь и как есть ничего не знаешь...-- об ясняла Фрося коснеющим языком каждый раз одно и то же.-- Как есть ничего, потому как ты живешь все равно что у Христа за пазухой... да. А вот я с твоей матерью, когда в Уметах , в девках жила -- на-агляделась... Эти деревенския бабы хуже каторжных : встань ты до свету, прибери скотину, свари варево, испеки хлебы, да за ребятишками угляди, да хозяину угоди -- ну, как в котле и кипишь цельный день, а вечером за пряху, потому ты же и одень всю семью... да. Тогда этих ситцев и званья не было, а все свое, самодельщину носили... Часа три соснешь кочью-то, так твои счастки -- вот как !.. А еще девкам супротив баб кошачье житье, потому ни у тебя свекрови, ни золовушек , ни мужа, ни деверьев ... С бабы все взыскивают , всем подай, а тут еще своя ноша! С ребятишками вошкайся... А страда придет ? Милостивый Господи, вот где бабам мука истинная: ты и в дому управляйся, ты и с ребятами, ты и в поле, ты и мужу потрафляй... Другая баба-то, может , и часу в ночь-то не уснет летним делом : с одними глазами дня по три ходит ... вот как , Аниська!.. А ты что: лягешь ты в девять часов , встанешь в восьмом , ешь все господское, работа у тебя куричья самая, только хвостом след заметай да у барыни перед глазами мельтеси, чтобы она, значит , чувствовала, что ты стараешься... Так я, говорю, Анисья?..    -- Так , кресна...-- соглашается Аниська, улыбаясь над подгулявшей Фросей.    -- Так , так ... Ты чего зубы-то моешь? Вот я тебя как начну обихаживать... а?.. Чего мать-то твоя наказывала?..    -- Да я, кресна, право, ей-Богу, ничего не говорю...    -- А ты меня слушай, потому как я все знаю... Омелька-то как даве за мной но улице гнался... ах , чуча!... "Сказывай, говорит , чего просишь!" Ты, Аниська, глупая, как есть ничего не понимаешь... А если я тебя увижу где с парнями, я тебе расчешу космы-то!... Так и знай, потому должна ты себя соблюдать...    В голове Фроси мысли путались, как плохая пряжа, и она в середине самаго чувствительнаго нравоучения визгливо запевала:       Я без пряничка не сяду,    Без орешка не сту-уплю...    Спать без милаго не лягу,    Без милова не усну-у!..       Маленькая Анисья долго слушает пьяную болтовню Фроси, пока не уснет где-нибудь на лавочке здоровым детским сном , подложив под голову кулак . Здоровая она была девочка и для своих тринадцати лет совсем большая. Лицом Анисья тоже издалась -- белая да румяная, и глаз такой вострый,