Паровоз издал пронзительный крик. Машинист догадался, что тормоз слишком ему жмет, и повернул рукоятку как надо, а в это время человек в белой фуражке в свою очередь засвистел, чтобы последнее слово осталось за ним. Поезд медленно тронулся. Станция была сырой и темной, и ему не хотелось на ней стоять. В купе сидели шесть человек: четверо мужчин и две женщины. Пятеро из них обменивались словосочетаниями, а шестой нет. Начиная от окна, на скамейке напротив слева направо располагались: Жак, Реймон, Брис и молодая очень хорошенькая блондинка, Корин. Напротив нее сидел мужчина, имя которого было никому не известно, Сатурн Ламьель, а напротив Реймона — другая женщина, брюнетка, довольно дурнушка, но зато она охотно показывала ноги. Ее звали Гарамюш.

— Поезд пошел,— сказал Жак.

— Холодно,— сказала Гарамюш.

— В картишки перекинемся? — сказал Реймон.

— Какого черта! — сказал Брис.

— Как вы негалантны,— сказала Корин.

— А почему бы вам не сесть между Реймоном и мной? — сказал Жак.

— Да, в самом деле,— сказал Реймон.

— Хорошая мысль,— сказал негалантный Брис.

— Она будет напротив меня,— сказала Гарамюш.

— Я сяду рядом с вами,— сказал Брис.

— Нет, сидите,— сказал Реймон.

— Ну, так давайте сюда,— сказал Жак.

— Сейчас,— сказала Корин.

Все встали одновременно и перемешались, а теперь придется начинать все сначала. Только Сатурн Ламьель не сдвинулся с места и продолжал молчать. Итак, теперь, начиная от окна, на другой скамейке слева направо располагались: Брис, Гарамюш, пустое место и Сатурн Ламьель. А дальше Жак, Корин и Реймон.

— Так гораздо лучше,— сказал Реймон.

Он бросил взгляд на Сатурна Ламьеля и угодил ему прямо в глаз. Сатурн Ламьель смигнул, но промолчал.

— Не хуже, чем раньше,— сказал Брис.— Ничуть не хуже.

Гарамюш оправила юбку: были видны никелированные застежки на чулках; она устроилась так, чтобы было одинаково хорошо видно с обеих сторон.

— Вам мои ноги нравятся? — спросила она у Бриса.

— Послушайте,— сказала Корин,— такие вещи не спрашивают.

— Странная вы,— сказал Жак Корин.— Если бы у вас была рожа, как у нее, вы бы тоже стали ноги показывать.

Он посмотрел на Сатурна Ламьеля, который не отвернулся, но уставился куда-то далеко.

— Не сыграть ли нам в карты? — сказал Реймон.

— Вот еще! — сказала Корин.— Это скучно. Лучше поболтать.

На миг наступило смущение, хотя никто не знал, почему. Брис сказал некстати:

— Если бы в этом купе не было таких, что не желают отвечать, когда с ними говорят,— сказал он,— гораздо лучше было бы.

— Черт возьми! — сказала Гарамюш,— Сдурели небось, чтоб такое ляпнуть! Чего я вам, не отвечаю, что ли?

— Не о вас речь,— сказал Жак.

У него были каштановые волосы, голубые глаза и густой бас. Он был чисто выбрит, но щеки отливали синевой, словно спинка недоваренной скумбрии (Игра слов. Можно понять: словно еще не одряхлевший (или не пойманный) сутенер. - пр. пер.).

— Если Жак против меня что имеет,— сказал Реймон,— может, он так прямо и скажет?

Он еще раз посмотрел на Сатурна Ламьеля. Сатурн Ламьель вроде бы был погружен в свои мысли.

— В прежние времена,— сказала Корин,— были способы заставить говорить. При инквизиции. Я об этом читала.

Поезд теперь шел быстро, что не мешало ему высказывать колесами одно и то же замечание через каждые полсекунды. Снаружи ночь была грязноватого цвета, а в степном песке отражались редкие звезды. Время от времени ближние листья деревьев хлестали по широкому холодному стеклу.

— Когда мы прибываем? — спросила Гарамюш.

— Не раньше завтрашнего утра,— сказал Реймон.

— Вполне успеем сдохнуть со скуки,— сказал Брис.

— Если б только некоторые пожелали отвечать,— сказал Жак.

— Это вы мне? — сказала Корин.

— Да нет же! — сказал Реймон.— Это все ему!

Они разом замолчали. Вытянутый палец Реймона указывал на Сатурна Ламьеля. Тот и не шевельнулся, а четверо остальных прямо подскочили.

— Он прав,— сказал Брис.— Нечего отвиливать. Пускай тоже рот раскроет.

— Вы тоже едете в Хоностров? — спросил Жак.

— Вам нравится это путешествие? — спросила Гарамюш.

Она заняла пустое пространство между собой и Сатурном, оставив Бриса в одиночестве возле окна. При движении открылись доверху ее ноги и розовые застежки никелированных штуковин. Чуть показались также и ляжки, задубленные и гладкие, ну прямо мечта.

— В карты играете? — спросил Реймон.

— Об инквизиции вам уже приходилось слышать? — спросила Корин.

Сатурн Ламьель даже не шевельнулся и закутал ноги в сине-зеленый плед, лежавший у него на коленях. Лицо его было совсем юное, а светлые волосы с тщательным пробором посредине падали на виски равномерными волнами.

— Черт побери! — сказал Брис,— Он просто нас вызывает!

Эти слова не получили никакого эха, что было вполне естественно, поскольку стенки железнодорожного купе обладают, в силу своей конструкции, свойствами звукоизоляционного материала. Кроме того, необходимо учитывать также некоторую длину, равную семнадцати метрам.

Молчание было стеснительным.

— А не сыграть нам в карты? — сказал тогда Реймон.

— Ах, вы с вашими картами! — сказала Гарамюш. Ей явно очень хотелось, чтобы ей кое-что сделали. — Отстаньте от нас! — сказал Жак.

— При инквизиции,— сказала Корин,— прижигали ступни, чтобы заставить говорить. Каленым железом или чем попало. И ногти вырывали или глаза выкалывали. И...

— Достаточно, — сказал Брис.— Уже и этого вполне хватит!

Все разом встали, кроме Сатурна Ламьеля. Поезд вошел в туннель с громким хриплым завыванием и шумом падающих камней. Когда он вышел из туннеля, Корин и Гарамюш сидели у окна друг против друга. Рядом с Сатурном Ламьелем сидел Реймон. Между ним и Корин было пустое место. Напротив Сатурна находились Жак, Брис и пустое пространство, а потом Гарамюш. На коленях Бриса стоял новехонький чемоданчик из желтой кожи с блестящими кольцами под ручкой и чужими инициалами кого-то, кого тоже звали Брис, но фамилия писалась через два Пэ.

— В Хоностров едете? — сказал Жак.

Он обращался непосредственно к Сатурну Ламьелю.