железные трубы, аккуратно сложенные в ряд. Юпитер запнулся о груду железа, а я полетела на трубы. Головой тюк! Копчиком тюк! И лежу. Но я то девочка умная, шлем успела надеть, поэтому голове хоть бы хны, а вот попе больно!!!

Мужики тем временем в окно глядь:

– Украли мотоциклетку!

Выбегают на дорогу, руками машут, все проезжающие мимо телеги останавливают, шоферам вилы к горлу приставляют – опрос населения ведут. И допрашиваемые, все как один, отвечают:

– Видели вашу Инку на новеньком авто, прёт, глаза выпучив, прямо к Татарскому проливу!

Ну, наши земляков с телег поскидывали, и галопом до берега! А там их каскадерша на трубах валяется, помощь медицинскую требует и особо-бережный уход. Мотоцикл рядом стоит весёлый и невредимый. А мать, сидевшая на самом «носу» телеги, заприметила свою болезную издалека, и как заголосит на отца матерно:

– Старая гнида, убил ребёнка, на кой-же хрен тебе эта железяка далась!

Тут я с трудом, но отрываю плечи от земли. Валентина Николаевна видит, что её дитятко живое и голосит уже на меня:

– Ах ты, падла такая! Вырастили на свою голову «оторви и выбрось»! А ну марш в телегу, поганка!

А знаете что потом было? Высекли меня? Не-а, только разговоров лет на сто! А отец почти и не катался более – побаивался коня железного непокорного. Так, лишь опилок привезти да мать до Каргаполовых подкинуть. Но это редко. Старая закалка, она надёжнее: глянь-ка, бегом Иван Вавилович бежит, тележку самодельную за собой тащит да гогочет как конь:

– Иго-го!

– А не надо было, папа, шурину завидовать. Вот так!

Папка-дурак

Началась перестройка и во мгачинских магазинах перестали принимать бутылки. А цены на тару были таковы: бутылка винная – 17 копеек, бутылка молочная и лимонадная —15-20 коп, банка сметанная – 10 коп, банка майонезная – 3 коп, банка литровая – 10 коп, банка трехлитровая – 40 коп. С учётом того, что булка чёрного хлеба стоила 16 копеек, доход от сдачи стекла – неплохой. Бутылки сдавали все: это ни больно, ни зазорно, ни обидно. А тут раз, и нет тебе добра! Хотя… в больших городах стекло принимали и принимают до сих пор. Но у нас, извините, деревня! В ближайших городках все мануфактуры закрылись, и пока довезешь звенящие ящики до завода в мегаполис, они становятся бесценными.

Ну не принимают и не принимают стеклотару, что уж тут поделаешь, мы стали меньше покупать лимонада. Но бутылки в нашем сарае всё равно копились. Мы уже и в городки бутылками повадились играть, и в «поцелуй на кого горлышко от бутылки укажет», и в кегли. Но груда бутылок от этого росла ещё быстрее, потому что взрослое население без поллитра категорически отказывалось забавляться.

Отец долго думал куда деть запасы бутылок. И придумал. У нас во дворе есть компостная яма, которую он когда-то вырыл, а потом она, назло ему, заболотилась. Плюнул русский Ванька в ладошки и пошёл болото бутылками осушать. Укладывает он, значит, в яму бутылки слой за слоем и закидывает землёй. А я у него спрашиваю:

– Пап, а ты чего тут делаешь?

Он злой, как собака:

– А твои глаза короста что ли съела?

– Типун тебе на язык. Ну правда, задумал похороны тары?

– Нет, – отец воткнул лопату в землю. – Вот вырастешь большая, нарожаешь детей, а те своих детей, и будут у тебя внуки. Соберёшь их в кружок и скажешь, мол, ваш прадед золото намыл на сахалинских рудниках, да на своём огороде сундучок то и прикопал, а где именно – не сказал. Во-во, пущай пороют, может, чего и найдут!

Я живо представила себе копошащихся в земле внуков, а после их же, матерящихся на бутылки да на дурную бабку Инну. И обиделась:

– Папка-дурак!

Иванушка рассмеялся, его глаза по-детски заблестели, заискрились бисером задорных искорок. Я оттаяла:

– Ничего, папка, прорвёмся, с голоду не помрём! Ведь у нас есть огород… нормальный такой огород, вон, уже и не заболоченный даже.

– И то верно!

– А разве на Сахалине золото добывают?

– Нет, но твои внуки, наверняка, не будут этого знать.

– Пап, а скажи, Иван-дурак – профессия?

– Скорее призвание.

Продуктовые карточки

Хлебный магазин у нас через дорогу. Семья Зубковых в день потребляла пять булок: себе и свиньям. А за хлебом нужно еще очередь отстоять.

– Вы представляете, эти сволочи из частного сектора кабанов хлебами повадились кормить, поэтому не всему трудовому народу он достается: не успеешь купить – картошкой давишься!

Инчик, как ненавистный элемент трудового народа, очень любила в стоять очереди и слушать взрослые разговоры: до 1985 года сплетничали о других мгачинцах, а после о политике говорили, Горбачёва обсуждали… С годами народ становился злее, а хлеба семье Зубковым нужно было всё меньше и меньше. Поросят уже не содержим – дорого. А сами давимся картошкой со своего огорода. Продукты берём по карточкам. Знаете что это такое? Искусственно созданный правительством дефицит привел к пустым полкам в магазинах, и чтобы люди не умерли с голоду, ввели систему карточек. Как в войну. Граждане покупали продукты в обмен на бумажки с государственной печатью. Выглядело это примерно так:

Талон 1 – для приобретения 1 кг крупы

Талон 2 – для приобретения 0,5 кг макаронных изделий

Талон 3 – для приобретения 2 кг муки

Талон 4 – для приобретения 1 кг сахара

Талон 5 – для приобретения 0,5 кг колбасы

Талон 6 – для приобретения 0,3 кг масла животного, 0,5 растительного

Талон 7 – для приобретения 0,5 кг мясопродуктов и 0,5 колбасных изделий

Талон 8 – для приобретения 1 бут водки или 2 бут вина.

Талон 9 – для приобретения 6 пачек табачных изделий

Юным поколениям объясню зачем вообще нужны талоны (карточки). Когда в стране мало продуктов, жадность отдельно взятого индивида катастрофически возрастает, Тот кто успел, скупил всё, а остальным не досталось ничего. Как в моем хлебном магазине. А маленькие бумажки помогали распределить товары справедливо – всем помаленьку.

Один раз черт дернул меня сходить с матерью отоваривать водочные талоны. Мамка стояла в гуще толпы, а я ждала невдалеке. И на моих глазах её побили. Я ничем не могла помочь – сквозь толпу не прорваться! А потом слёзно умоляла родительницу больше в «Виноводочный» не ходить. Но ходить было нужно: алкаши на водку меняли даже свои мясные талоны.

А Каргаполовы, Бургановы и Зубковы в те тяжёлые годы если редко-редко и собирались посидеть за застольем, то пили самогон собственного приготовления, а песни пели уже не веселые, ни «Кто-то с горочки спустился», а почему-то эту: «На Мамаевом кургане тишина, за Мамаевым курганом тишина. В том кургане похоронена война. Мирный берег тихо плещется волна.»

Мамки тянули заунывный мотив до самого последнего куплета и начинали заново. Заколдованный