под Комсомольским были таковы, что никто из врачей сильно не удивился, когда к ним притащили ещё раненых. И сразу приступили к оказанию помощи.

— Странно, не понял… — врач осматривал тело молодого парня, одежда которого на спине, а также на ногах была вся истерзана осколками мины, только вот никаких повреждений под ней не было. Не считая повреждений на затылке, где прослеживались ссадины от осколков — кости деформированного черепа соединились и встали на положенное природой место буквально перед самым доставлением тела в медсанбат.

Поток раненых был слишком большим, так что пожав плечами, врач, обработав раны на затылке, поручил санитарке перебинтовать голову, а потом отправить раненого на койку, что она и сделала, сказав сделать это двум медбратьям. А через пару минут, как тело Германа положили на свободную койку, под бинтами полностью заросли раны на голове, оставив между кожей и марлей вытолкнутые из организма пару осколков от мины…

А пока обрабатывали раны попавшего под взрыв мины Германа, осматривающие работники медсанбата Глотова и Петрова, обнаружили, что обстрел для последних не прошел даром: Глотову достался один осколок от мины в левую ногу — не глубоко засев в икре; а Роману — два в предплечье правой руки.

Уже утром всех раненых по приказу самого главного по происходящего в отдельно взятом месте бардаку отправили в Моздок…

— Ты как, вообще? — с койки с другой стороны от Германа обеспокоенно спросил Петров, находящийся вместе с ними в одной палате.

— Да вроде нормально, только вот мутит и блевать хочется, — поморщился Герман, оценивая внутреннее состояние своего организма. — О, Андрей, и ты здесь! — увидел он на ещё одной койке молодого парня, которого они вытащили вместе с Петровым.

Всего в палате было четыре койки, три из которых были заняты, а четвёртая в этот момент пустовала, но было заметно по смятому постельному белью, что её хозяин явно скоро вернётся. Оказалось, что они сейчас находятся в так называемой «офицерской» палате. Хотя с таким пафосным «обозванием» Герман бы поспорил, но такое сейчас время, что тут сделаешь. Палату организовал Роман, быстро добравшийся до заместителя госпиталя по хозяйственной части, завхоза короче, и договорившийся с ним о выделении отдельной палаты для всей их честной компании.

— О, Герман, живой! — открылась дверь и в палату вломился Роман, улыбающийся во все тридцать два зуба, обнаружив пришедшего в себя друга. — Мы думали всё, потеряли тебя, — было слышно, что он даже всхлипнул при этом, но задавил в себе чувства…

— Да хватит тебе уже, — шутливо отпихивал от себя «опера» Герман, который бросился обниматься с ним.

— Я думал, всё, — облегченно вздохнул Роман, оторвавшись от кое-как отбивающегося от него друга.

— Ну всё… Не дождетесь! — Герман был смущен, но был рад, таким эмоциям.

Эмоциональная атмосфера в палате поднялась на запредельный уровень с момента прихода в себя Германа, который третий день был без сознания. А врачи говорили, что прогноз — да никакой, потому что они не знают, когда именно он придёт в себя.

— Нас два дня «контрики» пытают, пока ты в отключке был, всё пытали, как Петров из плена выбрался, — обломал всех Глотов, глядя на Германа.

— А вы чего? — начал расспрашивать тот. — Надеюсь всё нормально. А то знаю я наших бюрократов. В измене Родины обвинят или ещё чего похлеще придумают!

— А мы…

Версия для «контриков» была разработана, пока они тащили бессознательное тело Германа, матерясь и ругаясь каждый раз, как спотыкались и чуть не роняли его тело. Сляпанная на коленке, но хотя бы что-то…

Итак, рядом с узилищем бывших «рабов» упал артиллерийский снаряд, который разрушил стены из узилища, а они воспользовались этой удачей и выбрались из застенков. После чего добрались до оцепления федеральных сил, где добрые люди помогли им добраться до лазарета.

Андрей, считавший Петрова за отца родного, как офицера и старшего товарища, который всё время плена всячески поддерживал его и опекал, полностью подтвердил версию их освобождения. Упирая больше на то, что вообще почти ничего не помнит. Да и при его состоянии слабости, он действительно много раз терял сознания, пока Герман, а потом Глотов тащили его, так что почти правду говорил. Поглаживая правую ногу, затянутую в гипс — в стопе были действительно две трещины в костях.

Через полчаса Глотов прихрамывая (из-за раны, которая ныла, но было терпимо) и поддерживая Петрова, помог дойти тому до туалета, где у них состоялся разговор:

— Помнишь тех, сквозь которых мы прошли?

— Плохо, но всё равно, такое хрен забудешь, — ответил Петров.

— «Контрики» толком ничего не говорят, но похоже, Герман какую-то шишку из боевиков завалил. Трясут всех, кто был в тот день в селе.

— А ты откуда знаешь? — пристально смотрел на него Петров.

— Одного знакомца нашел, он тут раненый, как и мы лежит на койке, под Комсомольским ранение получил.

— Кого? — не удержался Виктор.

— Вроде Гелаев, хотя точно не скажу, — пожал плечами Глотов.

— Н-да, — Виктор даже почти не удивился. — Ну да ладно, хрен с ним. Ты лучше расскажи мне, а почему «контрики» такие добрые? Что-то не сильно на них похоже, — он потёр шрамы на лице.

— Ха, так с ними Самойлов приехал, правда шибко ругался на Германа, — начал Глотов, успевший уже рассказать другу их перипетии и службу в Гудермесе. — Так он сразу заявил, что разрешает провести беседу, а не допрос. Не разрешив именно допрашивать прокурорских работников и членов их следственно-оперативных групп, — хмыкнул весело Глотов: «Убили какого-то боевика-террориста? Ну и отлично, туда ему и дорога. Работники прокуратуры в боевых действиях не участвовали. Нет смысла в их допросах. Так что — не хрен!» — процитировал он слова Михаила. — И действительно, допрос работников прокуратуры только с разрешения прокурора. А тут и прокурора нет — он в Перми. Да и вообще… А Самойлов руководитель, но не прокурор. И здесь не поймешь, как они взаимодействуют с военной прокуратурой. Фиг их поймешь с их заморочками.

— Так я вроде… — начал Петров.

— А я ему шепнул, что ты друг Германа, так что и за тебя горой встал, — не дождавшись окончания вопроса ответил Петров. — Больше горлом брал, ведь так-то, ты никто и звать тебя никак для него. Но «контрики» впечатлились.

— М-да, ну и хорошо, — как-то облегчённо сказал Петров, который сам прекрасно понимал, что вроде бы обошлось.

— Это да, —