размера. Он легко доставался, когда Алисе хотелось быстро что-нибудь заснять. Главное, чтобы на улице было достаточно светло.

(У тёти Вивиан уже была тёмная комната, где можно было проявить стеклянные пластинки, Вивиан славилась костюмированными фотосессиями, которые устраивала в своих салонах с помощью куда более привычной и огромной портретной камеры.)

Алиса была в восторге. В самом процессе ощущалось что-то неотъемлемо чудостранное: свет и тень, зеркала, стекло и линзы, изображения, проявляющиеся как по волшебству.

Побочным эффектом нового увлечения стало то, что Алиса теперь проводила куда больше времени со своей тётей, что успокаивало её родителей (которые переживали, когда дочь бродила по улицам Кексфорда в одиночку) и тревожило сестру (которая считала, что тётя Вивиан – дурной пример для подражания, не столько современная, сколько ветреная). Однако Матильде не стоило так беспокоиться. Хотя Алиса и любила тётю, ей уже исполнилось восемнадцать и у неё были свои планы на жизнь, в которые не входили ни художники, ни вермут с опием, ни брюки.

С помощью камеры Алиса, разумеется, запечатлевала всё, что казалось хоть отдалённо таинственным. Целые дни она проводила на так называемых фотопрогулках: высматривая предметы и людей, наводящих на мысли о тайном, сказочном или невообразимом, которое она пыталась раскрыть фотосъёмкой. Найдя потенциальный объект, она долго и упорно работала над постановкой кадра. Порой Алиса прибегала к помощи дополнительных зеркал или фонаря, если снимать приходилось в тускло освещённом переулке. Изображения она проявляла в тётиной тёмной комнате, а затем раскладывала их у себя по спальне. Алиса внимательно их разглядывала, пытаясь вообразить мир, отталкиваясь от увиденного. Сверкающая роса на паутине, тёмные чердаки, куча яркого мусора, в которой могло скрываться чудовище или что-то поэтичное. Девочка, похожая на эльфа, со взглядом одновременно невинным и мудрым.

Алиса никогда не рассказывала родителям (и сестре) о своих вылазках в менее живописные части Кексфорда. Однако ей казалось, что именно там, где было место беспорядку, неприбранности и несовершенству, волшебство и бессмыслица встретятся ей с большей вероятностью.

И именно туда она направлялась в этот славный день.

Вниз по дороге на юг... а затем на восток, подальше от ухоженных кампусов и надоедливых студен-тов. По пути Алиса прошла мимо чайной госпожи Яо. Этот день был слишком хорош, чтобы тратить его на улун и сплетни, к тому же она позавтракала украденным бутербродом и в животе ещё не освободилось место для булочки. И всё же Алиса свернула на крохотную извилистую улочку, ограничившись улыбкой и приветственным жестом, адресованным женщине в окне. Госпожа Яо улыбнулась и помахала в ответ. Она обслуживала посетителей, которые пили и ели из ярко разукрашенных чашек и тарелок: английских, китайских и даже российских, – настоящее волшебство, почти как в Стране чудес.

Сразу за чайной, под водосточной трубой, рос крохотный, нежный папоротник, которого ещё неделю назад здесь не было. Пытливый Алисин взгляд сразу же заметил выделявшуюся на общем фоне сочную зелень, узорчатые, изящно раскинувшиеся листики. Настоящее волшебство. Оценив освещённость, Алиса разочарованно поджала губы. Узкий переулок был уныло тёмным, при себе у неё не было ни фонаря, ни зеркала, да и плёночных пластинок осталось всего несколько штук. Она не станет их тратить на кадры, которые вряд ли порадуют результатом.

– Прошу прощения, юный господин папоротник, – сказала она, делая лёгкий реверанс. – Может, в следующий раз, когда вы чуть подрастёте.

«Ну или разложитесь, как телескоп».

Пройдя по извилистой улочке и углубившись в неразбериху старых зданий, Алиса нырнула под низкую арку и наконец очутилась у своей истинной цели. Когда-то этот небольшой открытый участок официально назывался Веллингтонской площадью, теперь же был известен просто как «площадь». На площади собиралась для игр местная детвора, часто это были сыновья и дочери иммигрантов или сироты, которых не очень-то жаловали в парках поблагоустроеннее. Алиса фотографировала ребятишек, слушая истории об их родине и переезде в Англию (некоторые из них, особенно у натурщиков совсем юного возраста, смешивались с традиционными сказками их стран).

Сегодня стайка ребятишек обзавелась мячом. Они гоняли его в углу, меся грязь. В другом углу три девочки были увлечены игрой на счёт, легко переключаясь с английского на русский и идиш, а затем обратно. Алиса вытащила камеру и принялась продумывать варианты композиции.

– О, поглядите, знатная англичанка пришла пофотографировать бедных, но симпатичных иностранных детишек.

Алиса резко повернулась, оскорблённая как словами, так и тоном, которым они были сказаны. Молодой человек ненамного старше её лениво облокотился на потёртую статую пушки и одарил Алису непроницаемой улыбкой. Его наряд разительно выделялся на фоне толпы: во-первых, дети такое не носят, во-вторых, он был чистым и отутюженным, серым и профессиональным. Пиджак сидел безупречно, брюки были подогнаны по фигуре. Часов у юноши не было, но фиолетовый галстук смотрелся дорого и, судя по всему, был сшит из шёлка. Шляпа была тщательно вычищена. Из-под неё выглядывали рыжие волосы тёмного, чуть ли не чёрного оттенка, аккуратно подстриженные вокруг ушей и шеи. Светло-карие глаза казались почти оранжевыми. Щёки светились здоровым румянцем.

– Скажите, – продолжил он, протягивая руку, чтобы погладить бездомную кошку, которая быстро исчезла за углом, – вам, благодетелям, нравится лить крокодиловы слёзы над портретами нищих и укладом их жизни?

– Прошу прощения, – ответила Алиса холодно, выпрямляя спину так резко, что та хрустнула. – Эти снимки для моего личного пользования и периодической демонстрации их моей тётей избранной и тактичной публике. Я не какая-нибудь жуткая благодетельница, упивающаяся несчастьем окружающих.

– О? И как много вам известно об их «несчастье»? Что вы вообще о них знаете? – напирал незнакомец.

Алиса окинула его холодным взглядом:

– Вон та девочка в кофте с большой перламутровой пуговицей. Её зовут Адина. Она из приюта, который расположен слишком далеко от Санкт-Петербурга, чтобы его обитатели могли не бояться погромов. Её мать умерла, отец с тётей Сильви – вся семья, которая есть у неё в целом свете. – Она указала на другого ребёнка: – Это Саша. Ему, должно быть, лет пять, и он предпочитает сыр конфетам. Его мать шьёт на заказ, отец собирает макулатуру для бумажных фабрик, а сестра умирает от туберкулёза, хотя он этого пока толком не понимает.