иначе садиться неудобно, и не слишком далеко, чтобы не приходилось тянуться. Хань расстелил свиток быстрым движением руки, умело, словно исполнял боевую технику, и выхватил кисть, представляя, что это смертоносный и стремительный клинок Бао Сяо.

Хань обмакнул кисть в чернильницу с красными чернилами, добытыми вручную из особых мидий, обитающих только на дне океана, и устремил свой клинок в бой. Кисть так и порхала, разя врагов, в качестве которых выступали иероглифы. Движения были резки, точны и стремительны, но одновременно плавны — без разлета капель. Ведь он мастер каллиграфии, а значит вполне, не хуже Бао, мог бы управляться и с мечом! «Да, — подумал Хань, — техника уже есть, надо только выбрать легкий меч и начать заниматься. А еще лучше взять и изобрести меч-кисть, чтобы разить им врагов и одновременно рисовать. Да, точно, рисовать картины, которые будут оживать, словно в серии «Непобедимый Художник в поисках Идеальной Кисти!»

— Уф-ф-ф, — закончил он выводить цитату «Если ты достоин, то ты достоин, и этого достаточно».

Вновь поёрзав в кресле и ощутив его прочность и основательность, Хань грустно улыбнулся. Увы, мир катился в пропасть. Современная мебель, как и многое другое, никуда не годилась. Вот умели же делать раньше, не то что сейчас! Оружие, техники ци, мебель, одежду — да всё что угодно! К счастью, подобная напасть пока не коснулась кристаллов с приключениями, но он с ужасом представлял времена, когда и эта отдушина его жизни уступит безжалостному течению времени, когда вместо могучих героев кристаллы начнут показывать бесталанных позёров, чьи приключения станут пресными, как варёная рыба Муньг Ху без тройного лунь-ыньского соуса.

Как бы ни хотелось ещё чуть-чуть отдохнуть, но возникшая мысль требовала увековечивания — он просто не имел права лишать потомков результатов своих раздумий.

Вновь окунув кисть в чернильницу и расстелив новый свиток, Хань Нао стремительными росчерками вывел безупречную цепочку иероглифов: «Течение реки времени ведёт в пропасть». Полюбовавшись на результат своих трудов и удостоверившись в безупречности обоих цитат, Хань тяжело запыхтел.

Ощущая легкую усталость и голод, он хлопнул в ладоши, и в этот раз старший слуга появился без ударов в гонг.

— Повесьте на стену и смотрите, чтобы ровно! Хотя нет, я сам все проконтролирую! Да, повесьте вон туда, над вазами эпохи Дань, как раз отлично будет видно с дивана! Да нет, остолоп, не этот свиток, другой, а этот между копьём и цзянем, — распорядился Хань, проваливаясь в этот самый диван. — Да нет! Не этим копьём, рядом! Всё вам, тупицам, приходится объяснять! И столик сюда перенесите, немедленно, я проголодался!

Приятно будет перекусить нежной певчей уточкой, замаринованной в сливах и листьях столетнего дуба, в меру поперченной и подрумяненной, а вокруг, в качестве гарнира, чтобы лежали новорожденные цыплята в соке островных лимонов. От одних мыслей об этом рот Ханя наполнился слюной, и он даже упустил момент, когда его бесценные свитки со свежими, едва высохшими изречениями чуть не повесили на разной высоте. Возмутиться этим и тем, что еще не принесли еду, он не успел, в дверях появился слуга.

— Нижайше прошу прощения, молодой господин, — склонился он до самого ковра, — но господин Гуанг требует, чтобы вы приняли участие в семейном обеде!

— Чтобы опять меня отчитывать, — недовольно искривил губы Хань. — Не пойду!

— Молодой господин, — слуга снова упал в ковер, — госпожа Лихуа просит вас снизойти до просьбы господина Гуанга, вашего отца, и принять участие в семейном обеде, ведь господин Гуанг уезжает в столицу!

— Ладно, ладно, — проворчал Хань, — только ради матушки. А вы смотрите у меня! Повесите криво — накажу! Вот как тут тренироваться и вести достойный образ жизни, когда постоянно что-то да отвлекает?

Вспомнив о просьбе матушки не ходить полуодетым по дому, он недовольно поджал губы. К чему вообще выходить, когда и в его покоях есть всё, а чего нет, то слуги всё равно принесут? Да и идти слушать недовольное ворчание отца тоже радости не доставляло. Можно отсидеться и подождать, пока отец уедет, и всё станет как прежде: спокойно и размеренно, без требований, упрёков и криков о позоре семьи.

— Молодой господин, прибыл свежий выпуск «Альманаха героев», — появился еще один слуга.

Вот уж совсем некстати! Альманах с перечислением героев и совершенных ими деяний на благо всей Империи, описанием техник и обстоятельств подвигов, красочными картинками, и к каждому обязательно прилагался созерцательный кристалл с боевой сценой, самой настоящей! Руки и губы Ханя затряслись словно сами собой, окатило желанием никуда не ходить, а просто прилечь и спокойно насладиться чтением, представляя себя на страницах... Нет, не на страницах, а прямо на обложке!

Как Бао Сяо, только лучше!

Но разве тут станешь героем, когда жестокая реальность то и дело тебя отвлекает? Мысль была прекрасной и достойной нового изречения, но увы, из-за спешки не было времени увековечить её в свитке. Впрочем, сегодня он и так уже создал две цитаты, записать третью было бы недостойной философа торопливостью.

— Положи на стол, да ничем не запачкай, — приказал он свысока и всё же вышел из комнаты.

Довольство своей силой воли и духа продолжалось недолго, ровно до двери. Он опять вспомнил просьбу матушки, тяжело вздохнул, развернулся и пошел одеваться. Просто невыносимая жизнь, полная мучений каждую минуту! Но ничего, думал Хань, пока его одевали слуги, вскоре станет легче. Когда не будет отца — спокойно займется тренировками, чтобы никто не подгонял и не портил настроения. Да, вот прямо завтра! Хотя нет, еще же альманах есть и не досмотрен кристалл с могучим Джубой, повелителем камней. Тогда послезавтра, как раз начнется новая полудюжина дней. Да, точно, так будет лучше всего.

— Что такое? — недовольно спросил он, ощущая тяжесть в груди и плечах. — Ах, негодники, опять плохо постирали мой халат?! Он опять сел и сильно давит!

Одни расстройства вокруг! Но на этот раз слугам хотя бы хватило ума не отрицать свою вину. Хань все же вышел из комнаты, размышляя о том, что все это достойно отдельной цитаты на стене. Что-то о том, как благородный и терпеливый муж изменяет обстоятельства под себя и никогда не отрицает вины.

Довольный собой, он прошел по длинному коридору, наслаждаясь созерцанием картин на стенах и сгибающихся перед ним слуг. Прежние хрупкие вазы из коридора так и не убрали, поэтому одна из них опять упала и разбилась, но Хань уже не стал останавливаться, так как учуял ароматы обеда.

— Трехслойный сливовый пирог, — прошептал он,