прошлый раз. Но я всё сделал правильно. Другого выхода не было. Зиг хайль!

28.06.1941

Карла узнала. Какие-то поляки были в лесу и видели все эти тела в реке. Они разболтали всему селению. Проклятые ляхи! Но сегодня это меня не заботило. Случилось нечто худшее. Когда я вошёл в дом, Карла стояла на кухне и смотрела на меня. У неё в руках был ствол. Убедившись, что вошёл я, она облегчённо вздохнула. И снова проклятые ляхи! Я же знал, что видел кого-то ночью. Они пришли, когда меня не было. Искали что-то возле нашего туалета. Один убежал, а второго Карла застрелила. О боже, лишь бы у неё не было выкидыша из-за стресса! Убереги, боже милостивый!

…

04.07.1941

Пришло письмо из Берлина. Они выделили средства для расширения лагеря, а кроме того — отныне он является концентрационным. В ближайшее время сюда отправят ресурсы для строительства и новых солдат. Кроме того, в лагерь прибудет некий учёный из столицы, которому нужны подопытные для проведения каких-то своих экспериментов. Не знаю, к лучшему это или нет, но раз фюреру нужно это, то я готов ему служить. Хайль Гитлер.

…

24.07.1941

Победа уже почти у нас в кармане. От пленников, на одежду которых был нашит красный треугольник с буквой R, (русских военнопленных), я узнал, что брестская крепость пала. Они рассказали мне всё в подробностях, рассказали, как они целый месяц защищали её, отстаивали. Признаться, меня впечатлило их мужество, преданность. Да и говорили они довольно грамотно. Несколько из них знали немецкий. Я уж было подумал, что они врут и наказал их за эту ложь, но лжи в их словах, как оказалось, не было. Обманулся! Наши раненные солдаты, ехавшие в Берлин через Кельц, повторили мне тоже, что и русские, только описывали их ещё более сильными, бесстрашными и ужасающими. Они ещё и сказали мне правду? Они храбры, преданы, честны. Разве мы не считаем эти качества добродетелью? Разве можно считать их недолюдьми? Хорошо, считается, что они не арийцы, ведь не способны к творчеству и вообще глупы. Но разве не русского писателя, Льва Толстого, в детстве у меня на полке стояла книга? Эти размышления надолго заняли меня, я спросил мнения Карлы, хотя и побаивался обсуждать с ней такое. Она сказала, что в нашей расовой теории много недочётов…

…

01.10.1941

Лагерь сильно расширили. У меня не было времени на ведение дневника последние месяцы, но теперь я запишу все эти громадные преобразования сюда.

Теперь он поделён на четыре зоны. В каждой по бараку. Они не обставлены мебелью, по сути своей это просто огромные комнаты. Только в первой зоне стоят ряды кроватей, которые были там изначально. Во второй и третьей лежит солома. В четвёртой ничего нет. Я иногда захожу в барак четвёртой зоны перед тем, как ехать домой. Там спят евреи, совершившие какие-то ужасные преступления. Они лежат вплотную друг к другу, места совсем нет. Там безумно холодно. Сейчас вообще случилось резкое похолодание, а в бараке не сильно теплее, чем на улице. Мне так грустно, когда я смотрю на этих людей. Нелюдей. Или всё-таки людей? Как же я слаб.

Я повесил в том бараке термометр, пока никто не видел. Рассчитывал, что этот доктор увидит, какая там температура и скажет, что помещение нужно утеплить, чтобы евреи подходили для его экспериментов. Он увидел, но это лишь развеселило его. Он начал проделывать различные опыты с «замораживанием» евреев. Заставлял их часами лежать в ледяной воде, пытался «заледенить». То есть в прямом смысле засунуть в лёд. Он обливал их часами водой, стоя на минусовой температуре. Засовывал в специальные контейнеры с водой. Все умирали. Мучительно умирали.

Помимо спальных бараков, есть ещё и санитарные. Там заключённые могут справить нужду. Выгребные ямы специально сделаны маленькими, чтобы им приходилось чаще очищать их. Приспособлений для этого не дают. Максимум можно найти где-нибудь ведёрко. Очень часто заключённые умирают от инфекций.

Также построены душевые. От слова «душить». Иногда заключённые моются в них. А иногда задыхаются от газа, поданного через вентиляцию.

И в каждой зоне стоит огромный крематорий. Там сжигают мёртвых. А иногда и живых.

Весь лагерь окружён высоким забором с колючей проволокой. Она под напряжением. По всему периметру стоят башни с часовыми. Они тоже под напряжением и когда видят малейшее движение в сторону забора — сразу же стреляют в «нарушителя».

Патроны больше почти не делают. Заключённые сами строили для себя лагерь, а теперь, когда он построен, и этого не делают. Они занимаются чем-то бессмысленным. Таскают туда-сюда тяжёлые камни, наковальни. Копают глубокие ямы руками.

Месяц назад один еврей пытался поднять пятидесятикилограммовую наковальню. У него не получилось, она весила, кажется, больше чем он сам. Конечно, так питаться, как питаются они — вряд ли будешь весить больше сорока килограмм. Он попытался ещё раз, но снова потерпел неудачу. Я увидел, как он оглядывается, боясь, что кто-то из немцев заметит это. Но кто-то из немцев заметил и подошёл сзади. Этот кто-то замахнулся огромным кожаным кнутом и больно ударил его по спине. Еврей еле сдержал стоны и снова попытался поднять непосильную ношу. У него снова не получилось, по спине снова ударил кнут. Так повторялось несколько раз, пока на пятый или шестой он не приподнял наковальню. По спине всё равно прилетел хлёсткий удар и тяжесть была брошена. Она всем своим весом упала ему прямо на ногу, он заорал, не в силах сдержать крик. Но его мучения лишь усилились ещё одним ударом кнута. Потом ещё одним, и ещё, и ещё. Они не прекращались. Он поднялся, претерпевая ужасающие боли, схватился обоими руками за наковальню, наконец поднял её, прижал к груди. Удары не прекращались, а становились только сильнее. Вся земля уже была в крови, как и бедная еврейская спина. Тощая. Все кости были видны сквозь мокрую, пропитанную кровью рубаху. Он сделал шаг. Второй. Наковальня поднималась всё выше, а спина прогибалась всё больше назад. Кажется, он говорил про себя: «только бы не уронить!». Спина окончательно прогнулась, послышался громкий хруст, резкий визг, пронзающий крик, и снова хруст. На его лице застыло выражение страха и ужаса. Боли. Наковальня упала на грудь и проломила её. Он был мёртв. Этот кто-то продолжал хлестать его. Этим кем-то был я.

И все эти приказы отдал я. Я слабый и никчёмный. Я не могу выносить вид этих страданий, страданий происходящих во имя великой цели. Я не могу отказаться выносить вид этих страданий, ужасающих страданий, причиняемых бедным людям. Нелюдям. Хотя я и должен мочь. Зиг хайль.

А стоит ли оно того?

…

13.10.1941

Сегодня был на большом